— Хочешь, могу рассказать. Дело прошлое.
Малек промолчал, но было ясно, хотел услышать, очень хотел, причем уже много лет.
— Ты ведь помнишь, когда я ему возле садика бока помял, и меня после этого посадили первый раз, ему словно руки развязали.
— Помню. Подмял под себя город, и быстро, сначала территорию расчистил, затем подмял.
— Вот-вот, — Борис снял мастерку и повесил на спинку стула, в помещении было и душно, и жарко, и муторно. — Ты лучше меня знаешь, я ведь в это время сидел.
— Знаю. Нашу банду он тоже быстро ликвидировал. Нескольких избили они, поодиночке, тебя не было, меряться силой с ним не рискнули, пацаны постепенно уходить стали: кого в армию забрали, кто учиться пошел, некоторых Бессараб к себе переманил, из тех, кто бойцы были. Отряд он сколотил, в городе таких еще не было. Бойцы отменные, спортсмены, дисциплина железная и материальная заинтересованность. Крышу ему папаша обеспечил. И потекло бабло, рынки, киоски, магазинчики. Не поверишь, уже через полгода поднялся. «Тойота прадо», личный водитель, охрана, дом — дворец, а еще через год уже «хаммер», несколько ресторанов, что еще, просто не знаю, поднялся Бессараб так, сука, что скрылся в облаках.
— Я помню, Витя, когда вернулся, так и было, высоко взлетел, не ровня мы ему стали. Ну да и ладно. Если честно, зла я не держал, от меня ему тогда тоже крепко досталось: в больнице недели две провалялся, сам помнишь. Но он первый решил былое вспомнить, видно, обида в нем на меня крепко засела. Около месяца прошло, шел я как-то по улице, сзади «хаммер» подкатил, чуть вперед проехал, тормознул. Два жлоба вышли, ко мне подошли, поздоровались. Один говорит: «Кова, Бессараб привет передает, побазарить хочет, мировую распить. Не откажи». Сел в машину, один из них ствол достал, к горлу приставил, другой наручники защелкнул. Вот и все. Куда привезли, не знаю, сарай какой-то, на голову мешок надели. Там били долго и по-всякому, потом Бессараб приехал, по голосу его узнал, даже не поздоровался, сказал только, тварь, что долго момента этого ждал. Тоже бил и наслаждался, плоскогубцами на груди и на спине кожу с мясом рвал, шрамы по сей день. Измывался, как хотел. Одним словом, попал я по полной. Скажу честно, кричал я сильно, и не стыдно сказать, слезы текли ручьем, очень больно было, Витя, и не кончалось это никак, на зоне такого зверства не видел, боялся — не выдержу, кончусь от боли. Потом наконец сказал он мне: «Решил не убивать, хотя лучше было бы грохнуть. Так что слухай меня, красава, раны залижешь, и чтобы духу твоего не было в городе. Поступишь иначе, благополучно сдохнешь». И напоследок так ударил чем-то в печень, что потерял я от боли сознание.