«Почему она не исчезает? Почему?»
– Делеф, убегайте! – закричал Лаош.
Убежать? От нее?
– Это просто смешно, Лаош, – сказал я тихо, и время, которое неслось, как стремительная река, остановилось. Оглушающий звон сменился полным беззвучием; я смотрел на девушку. Я понимал – это мой последний провал. Также я понимал, что это самый страшный момент в моей жизни. Меня не пугала кожа ее лица и обнаженного тела, черная от разлившейся и застывшей под ней крови – меня пугало выражение ее глаз.
Если пункт второй неизвестен, третий также считается неизвестным. Если неизвестен первый, неизвестны все пункты.
Она оказалась слишком сильной. Неестественно сильной, раз смогла разрушить путы, задействованные в ее убийстве.
Почему я считал, что все пройдет как обычно? Разве у меня было хоть одно основание для этого? Почему я не ждал от нее большего, чем от обычного призрака? Они все были людьми в прошлом, но кем была эта одинокая девушка, в один странный день будто бы возникшая из ниоткуда среди мрачных деревьев? (Откуда ей было прийти? Бесконечный лес, легче умереть в нем, чем пересечь его.) Возможно, своего происхождения не знала даже она сама. Никто не может вообразить всего, что случается в ровеннском лесу… Кроме всего, я нарушил данную ей клятву. Я принял сторону ее убийц и, вознамерившись позволить им уйти от возмездия, предал ее. Я стал ее врагом. Я сам спровоцировал ее напасть на меня.
Почему все это пришло мне в голову только тогда, когда уже было поздно хоть что-то исправить?
Я смотрел в ее глаза с такой же жадностью, с какой смотрел в черную воду омута. Мне было семь, и я, конечно, понимал, что то, чего я хочу, смертельно опасно. Но мой другой «я», изломанная и грустная половина моей души, внушал мне: «Ты сможешь пройти по воде, словно по льду, от одного берега до другого». Это я обманул себя, потому что хотел погрузиться в темноту как возможно глубже, хотел спрятаться во мгле.
Я снова оказался в том дне. Один шаг – и меня окружила тьма. Я падал, не сопротивляясь. Я сопротивлялся позже, когда Силена поднимала меня к болезненному свету, и позже, кашляя и дрожа, когда она заставляла меня выбрасывать воду из легких.
Я годами отрицал себя настоящего, тень своей тени, но истинное желание всегда возвращалось, как бог, снова и снова, и требовало жертвы. Вернулось в то странное утро на фиолетовой поляне, и я с готовностью отдал ему себя. Можно сказать, я вызвался добровольно.
– Прости меня, – сказал я, чувствуя, как во рту расплывается соленый вкус. – Я не хотел стать тебе врагом. Так получилось. Здесь не было по-настоящему правильного решения.