Мама Фионы продолжала улыбаться, но заметно холоднее:
– Значит, вы… вы живете в этом автобусе? Все время?
– Да, мэм. Последние пять лет – да.
– И у вас… нет дома?
Я опешила:
– Конечно, есть. Вот же он, на стоянке.
– А-а. Ну да. Ну конечно же, – она откашлялась. – Значит, вы вдвоем, ты и твой папа, живете в автобусе?
– И Айван, – сказала я, приподняв его и улыбаясь.
– Ну естественно, – ответила она, но улыбка у нее стала какая-то натянутая, а тон – еще осторожнее. Она немного приподнялась на цыпочках, глядя на нашу стоянку: – А это твой папа? На столе?
Я встала: ну да, конечно, вот и Родео, сидит, оседлав стол, бренчит на гитаре. Он был, естественно, голый до пояса, волосы распущены (днем он их обычно заплетает в небрежную косичку) – торчат во все стороны, кудрявые, нечесаные.
– Да, мэм, – сказала я, усаживая Айвана к себе на плечо. – Но, когда будете с ним разговаривать, не называйте его моим папой. – Я отвела взгляд от ее насупленных бровей, посмотрела на Фиону: – Пойдем, я покажу тебе мою библиотеку.
Фиона хотела было встать, но мать продолжала обнимать ее за плечи, не пускала:
– Вообще-то, детка, час уже поздний. Мне кажется, пора готовиться ко сну.
Фиона надулась:
– Что-о? Ну, мам, как это?! Еще светло!
– Извини, – твердо сказала ее мама, а потом посмотрела на меня. – Но вдруг ты сможешь завтра прийти к нам на обед?
Я знала правила этой игры. Я заметила, как она смотрела на Родео, я понимала, каким он должен был выглядеть в ее глазах. И это не ее вина, ну… почти. Она с ним пока не познакомилась, пока не подошла к нему настолько близко, чтобы заглянуть в глаза. Она и не знала, что, если бы они познакомились, Родео наверняка стал бы одним из ее лучших друзей. И я не винила ее за то, что она судит о нем поспешно. Наверно, все мы знаем только то, что знаем, а о том, чего не знаем, даже не догадываемся.
– Спасибо за обед, – сказала я. И улыбнулась ей совершенно искренне.
– Хочешь, завтра утром пойдем купаться? – спросила Фиона.
Скажу вам одну вещь: я-то знала, что утром точно не пойду купаться. Родео заявил, что его душа просит барбекю с востока Северной Каролины, и мы мчались туда во весь опор. На следующий день мы тронемся в путь еще до рассвета, пока Фиона и ее семья будут досматривать сны.[4]
Но скажу вам еще одну вещь: я знаю, что такое прощаться. И ненавижу прощания. Лучшее прощание – когда даже не говоришь: «Прощай».
Так что я улыбнулась Фионе и энергично кивнула:
– Само собой.
Она широко улыбнулась мне:
– Супер. Заходи после завтрака.
– Лады. Увидимся.
Я снова поблагодарила ее маму, обняла Фиону и ушла по дороге. И, по мне, это было идеальное прощание. Раз-два и готово.