– Дай мне тебя повесить, Марк… Дай мне тебя повесить… Ну пожалуйста, Марк, дай мне тебя повесить!
– Ну конечно, детка. – Он грубо поднимает ее на ноги и сжимает ей руки за спиной.
– Нет, Марк!! Нет! Нет! Нет! – вопит она, обсираясь и обоссываясь в ужасе, пока он тащит ее к помосту. Связав ее и бросив на помост в кучу старых использованных презервативов, он закрепляет веревку в другом конце зала… и возвращается с петлей на серебряном подносе. Он рывком поднимает Мэри на ноги и затягивает петлю. Вонзив в нее хуй, он принимается вальсировать на помосте, а прыгнув в пустоту, раскачивается по большой дуге… «И-и-и-и-и!» – верещит он, превращаясь в Джонни. Шея Мэри ломается. Сквозь все ее тело катится мощная жидкая волна. Джонни спрыгивает на пол и замирает, насторожившись, как молодой звереныш.
Он мечется по залу. С отчаянно тоскливым воплем, от которого вдребезги разбивается стеклянная стена, он выпрыгивает в пустоту. Кувыркаясь и мастурбируя – три тысячи футов вниз, рядом с ним летит его сперма, – он непрерывно вопит на фоне убийственной синевы неба, восходящее солнце обжигает так, словно тело облито бензином, он падает мимо больших дубов и персимонов, болотных кипарисов и махагони, чтобы с облегчением выпустить всю жидкость, разбившись среди развалин, на городской площади, вымощенной известняком. Между камнями растут сорняки и ползучие растения, в белый камень вкручены ржавые железные болты в три фута толщиной, и от ржавчины он становится бурым, как дерьмо.
Джонни обливает Мэри бензином из непристойного кувшина Чиму, сделанного из белого нефрита… Намазывается бензином сам… Они обнимаются, падают и катаются по полу под громадным увеличительным стеклом, установленным в крыше… вспыхивают с криком, от которого вдребезги разбивается стеклянная стена, выкатываются в пустоту, с воплями ебутся в воздухе и, обливаясь кровью, объятые пламенем, измазанные сажей, падают на бурые камни, нагретые солнцем пустыни. Джонни в страшных мучениях мечется по залу. С воплем, от которого вдребезги разбивается стеклянная стена, он стоит, широко раскинув руки, лицом к восходящему солнцу, из члена струится кровь… беломраморный бог, он резко падает в припадках эпилепсии и, превратившись в старого меджуба, корчится в дерьме и отбросах под глинобитной стеной, в лучах солнца, которое ранит плоть и покрывает ее гусиной кожей… Он – мальчик, спящий, прижавшись к стене мечети, и во «влажном сне» извергающий семя в тысячи влагалищ, гладких и розовых, как морские раковины, испытывая наслаждение, когда вверх по хую скользят колючие лобковые волосы.