— Я бы тоже не смог, — кивнул Ян, и это были не пустые слова.
Но Александра будто и не слышала его, она была где-то далеко, в том дне, который давно закончился.
— Я не могла понять, как она пошла на это, ради чего… Она же видела, что случилось с Джуди! Она видела, как и все мы, как человек умирает от гангрены… А это страшно, братишка. Очень страшно. Врагу не пожелаешь. Но после этого она продолжила помогать Сарагосе! Мы все были в гримерке, готовились к очередному выступлению… Я услышала, как она хохочет, всем довольная, и не выдержала. Я подошла к ней и при всех напомнила о том, что она сделала. Она стала оправдываться, что это просто совпадение, что ей повезло, как везет лишь смелым. Но это были оправдания скорее для девчонок, окружавших нас. Она знала, что я не поверю ей, и ей было все равно. Она не испытывала никаких угрызений совести… она гордилась собой! Может, если бы я была такой, как до похищения, я бы ничего не сделала. Не знаю. Но я уже стала другой. Ты не можешь не стать другим, когда у тебя на глазах убивают человека.
— Что ты сделала?
— У Катии были длинные белесые космы… Крашеные, конечно, но она очень ими гордилась. Я схватила ее за эти космы, у самого затылка, и ударила ее ухмыляющуюся рожу о высокий столик для напитков. На столике стояли бокалы… Я ничего не планировала. Все получилось само собой.
Бокалы были сделаны из тонкого хрусталя, который при ударе разлетелся на мелкие осколки. Они изрезали Катии лицо, а главное, лишили обоих глаз. Александра не ожидала, что так будет, она не хотела столь разрушительного результата, но исправить ничего не могла. Она шокированно отступила от Катии, извивающейся на полу в напрасной попытке достать из окровавленного лица осколки.
То, что она когда-то была полезна Джонни Сарагосе, ничего для нее не изменило. В борделе никого не держали из жалости. Скоро Катию продали, как до этого продавали покалеченных по ее вине девушек. «Потешные побеги» теперь проводились не чаще, чем раз в год, их стало куда сложнее планировать.
Александра тоже не осталась безнаказанной…
— Птиц ведь осталось только две? — догадался Ян.
— Да. Теперь уже только две.
Она думала, что это не важно, и сама не понимала, что именно эти маленькие красные птички быстрее всего опровергали обвинения Павла.
Ян осознавал, что она действительно могла потерять рассудок в плену — после всего, что ей пришлось пережить. Не со всеми это происходит одинаково. Кто-то становится безразличным ко всему, кто-то — покорным и даже ласковым со своими мучителями. Но Александре грозило иное безумие: излишняя жестокость, стирающая понимание того, что любая жизнь важна.