— Ах, здесь они, значит, достаточно хороши? — перебила меня Бидди, разглядывая сорванный лист.
— Ты не дала мне договорить: но если мне удастся ввести его в более высокие круги, а я надеюсь, что это мне удастся, когда я войду во владение своей собственностью, — такие манеры едва ли сделают ему честь.
— И ты думаешь, он этого не знает? — спросила Бидди.
Вопрос показался мне до того обидным (самому-то мне ничего подобного и в голову не приходило), что я огрызнулся:
— Что ты хочешь этим сказать, Бидди?
Прежде чем ответить, Бидди растерла лист между ладонями, — и с тех пор запах черносмородинового куста всегда напоминает мне этот вечер в нашем садике у проулка.
— А что он, может быть, гордый, об этом ты не подумал?
— Гордый? — переспросил я с подчеркнутым пренебрежением.
— Гордость разная бывает, — сказала Бидди, смотря мне прямо в лицо и качая головой. — Гордость не у всех одинаковая…
— Ну? Что же ты замолчала?
— Не у всех одинаковая, — повторила Бидди. — Ему, возможно, гордость не позволит, чтобы кто-то снял его с места, где у него есть свое дело, где он делает это дело хорошо и пользуется уважением. Сказать по правде, я думаю, что именно так и будет; впрочем, это, вероятно, очень смело с моей стороны: ведь ты должен бы знать его куда лучше, чем я.
— Бидди, — сказал я, — ты меня огорчаешь. Я от тебя этого не ожидал. Ты завидуешь, Бидди, и дуешься. Тебе обидно мое возвышение в жизни, и ты не умеешь это скрыть.
— Если у тебя хватает совести так думать, — отвечала Бидди, — ты так и скажи. Повтори, повтори еще раз, если у тебя хватает совести так думать.
— Скажи лучше, — если у тебя хватает совести так принимать это, — возразил я надменным и наставительным тоном. — Нечего сваливать вину на меня. Ты меня очень огорчаешь, Бидди, это… это дурная черта характера. Я хотел попросить тебя, чтобы ты после моего отъезда по мере сил помогала нашему милому Джо. Но теперь я тебя ни о чем не прошу. Ты меня очень огорчила, Бидди, — повторил я. — Это… это дурная черта характера.
— Ругай ты меня или хвали, — сказала бедная Бидди, — все равно можешь быть спокоен, я здесь всегда буду делать все, что в моих силах. И какого бы мнения ты обо мне ни держался, я не изменюсь к тебе. А несправедливым джентльмену все-таки не пристало быть, — добавила она и отвернулась.
Я еще раз с горячностью повторил, что это дурная черта характера (и с тех пор убедился, что был прав, только применил свои слова не по адресу), и пошел по дорожке прочь от Бидди, а Бидди вернулась в дом; я вышел на дорогу и уныло бродил по полям до самого ужина, по-прежнему думая о том, как печально и странно, что в этот, второй вечер моей новой жизни мне так же одиноко и тоскливо, как и в первый.