– Кто там? – спросил он.
Брайс не ожидал никакого ответа, но вдруг получил его. Это не был человеческий голос. Это была смесь очень странных, но все-таки знакомых звуков: как будто крики птиц, скорее всего чаек: да, морских чаек, кричащих высоко в небе на фоне прибоя и сильных порывов ветра.
Потом эти звуки сменились другими. Шумом и треском. Стуком. Так стучат семена в высохшей, полой внутри тыкве. Стук этот был очень похож на тот предупреждающий сигнал, что издает перед нападением гремучая змея. Да, несомненно. Совершенно отчетливый стук гремучей змеи.
Звук в трубке опять изменился. Теперь это было жужжание, вроде того, какое издают некоторые электронные приборы. Нет, не приборы. Пчелы. Так гудит обычно пчелиный рой.
Потом опять послышался крик чаек.
Потом крик какой-то другой птицы, очень музыкальная трель.
Тяжелое дыхание. Так дышит уставшая собака.
Рычание. Но уже не собаки. Кого-то покрупнее.
Шипение и мяуканье дерущихся котов.
В самих этих звуках не было ничего угрожающего – может быть, только за исключением стука гремучей змеи и рычания, – но у Брайса они почему-то вызвали дрожь.
Потом голоса стихли.
Брайс подождал, послушал, спросил:
– Кто там?
Никакого ответа.
– Чего вы хотите?
И здесь в трубке раздались другие звуки, от которых Брайса словно окатило ледяной водой. Звуки, терзающие, рвущие душу. Это были крики. Крики мужчин, женщин, детей. Причем не одного или двух, не нескольких. А десятков, сотен людей. Кричали не понарошку, не так, как это обычно делают, изображая сцены ужаса. Это были настоящие, потрясающие, леденящие кровь вопли обреченных на смерть людей: вопли отчаяния, вопли страха, вопли агонии.
Брайс чувствовал, что ему становится плохо.
Сердце его бешено колотилось.
Ему казалось, что его телефон соединен с самой преисподней, с самыми глубинами ада.
Были ли это записанные на пленку голоса погибших жителей Сноуфилда? Если так, то кто их записал? И зачем? Или эти люди кричат сейчас, это не пленка?
Наконец раздался последний вопль. Детский. Маленькой девочки. Она кричала вначале от ужаса, потом от боли, потом от невообразимых страданий, словно ее в этот момент разрывали пополам. Ее вопль становился все выше и тоньше, тоньше, тоньше…
Тишина.
Тишина оказалась еще хуже, чем эти крики: Брайс чувствовал присутствие на проводе кого-то неизвестного и непонятного, причем сейчас это ощущение стало у него гораздо сильнее, чем прежде. Внезапно он четко осознал, что тот, кто молчал сейчас в трубке, был чистейшим, лишенным какого бы то ни было милосердия Злом.
Это было оно.
Брайс быстро бросил трубку.