— Ну что встали в проходе? — возмущенный возглас невзрачного мужлана вернул меня в коридор второго этажа.
Оказалось, что он уже порылся в коробках, нашел нужную и, сунув ее под мышки, пытался выйти в коридор. На всякий случай я заглянула в нее, благо она не имела крышки. На всех папках-скоросшивателях стояла названная им в холле фамилия. При моих манипуляциях Пунцов красноречиво закатывал глазки, но безмолвствовал. То ли слова закончились, то ли уразумел, что «таков порядок».
В этот момент из дверей Гербового зала вышел Ткаченко. Он сосредоточенно взирал на рамки в своих руках, будто гипнотизируя их, и странным образом они подчинялись: то сходились в одной точке, то расходились.
— Что это? — удивился Пунцов.
— Ну ты же сам двигаешь их! — стала я дразнить, улыбаясь. — Даже пятилетка не попалась бы на такой развод.
Анатолий поднял к нам радостное и вместе с тем изумленное лицо.
— Не поверишь, но не двигаю!
— А что вы здесь делаете? — продолжал набрасываться Степан Степанович. — Вы кто такой?
В общем, у нас ушло минимум десять минут на то, чтобы успокоить аборигена, объяснив, что это задание Главы района. Даже постановление пришлось показать — уже внизу, в холле. Засим он оставил нас вдвоем.
Мы снова поднялись наверх и прошли в Гербовый зал. Анатолий показал мне, как нужно держать рамки, и я прошлась с ними по помещению. Они действительно сдвигались сами и вообще вели себя точно живые.
— Как это работает? — удивлялась я.
— Биорамки реагируют на энергетическое поле. Если оно сильное, они начинают крутиться.
— Так, может, это мое энергетическое поле сильное? Так что это еще не доказывает, что здесь есть призраки.
Анатолий изогнул одну бровь и хмыкнул.
— То есть твой скептицизм ничего не способно пробить, да? И даже тот факт, что ты сама видела Матвея Мамонова через полторы сотни лет после его смерти?
— Я сама толком не знаю, что видела, — вздохнула я и отдала ему рамки. Настроение испортилось. Я не любила, когда что-то не имело смысла и рационального объяснения. Мое логическое полушарие отказывалось принимать эту информацию. Когнитивный диссонанс и все такое. Впрочем, приподнятым мое капризное настроение пребывало всего ничего, слишком уж оно было подавлено утренним известием, поэтому я не много потеряла.
Медленно я подошла к высокому окну и стала изучать пейзаж. Церковь не было видно, так как она возвышалась со стороны торца здания, зато был виден пост охраны, одноэтажные постройки территории и чуть вдалеке — поселок. Правее здания красовалась липовая аллея, из окна был виден только край. Верхушки высоких деревьев колыхались на ветру, будто прощались с кем-то… Какая-то грусть таилась в этом движении, и немного даже — отчаянье. Я перевела свой взор на поселок. На одной из ближайших к усадьбе крыш стояли мальчики и глядели вниз. Хотели прыгнуть? Избушка была одноэтажной, и все же мое сердце екнуло. Почему в детстве мы такие безбашенные? Почему, едва получив жизнь, еще не насладившись ею и не использовав всех возможностей, мы вовсе ей не дорожим, бегаем по крышам, прыгаем с качелей, гуляем по ночам? И почему стариками, прожив долгую жизнь, испытав все горести, мучения, кряхтя от болей, плача от нищеты и одиночества, мы так цепляемся за этот «дар», так не хотим покидать все, что нас окружает, даже если это «все» совсем не радует?..