Пятна плесени покрывали серые засаленные стены, которые походили на обвисшие старческие щеки. Они тоже как бы вдыхали и выдыхали, и вся комната наполнялась этим больным дыханием.
Полчища тараканов бегали по полу. Над двумя покосившимися, коричневыми от грязи верстаками висели, как и прежде, формы для скрипок, нижние и верхние деки, разной величины грифы, почерневшие смычки, пучки пожелтелого конского волоса. Контрабаса, стоявшего в углу, уже не было. На этом месте валялся покрытый пылью горшок с застывшим столярным клеем.
Не было и Боженки. Под криво свисавшими нелепыми теперь иконами к стене гвоздем была прибита ее фотография. В нижнем углу был прикреплен кусочек черной ткани. Фотография выцвела и приобрела характерный для старых фотографий коричневатый цвет. С нее смотрела молодая улыбающаяся женщина — отдаленно напоминающая старушку, которую я видел здесь когда-то.
Отец выдернул из штепселя старый разлохмаченный шнур плитки. Ухватил двумя пальцами ручку кофейника и брезгливо понюхал его содержимое.
— Бай Георгий, что это? — спросил он, присев на корточки перед стариком.
Тот переводил взгляд с отца на кофейник. Никакой мысли не выражал этот взгляд, будто перед Хенигом были просто два предмета. Рубашка его была в ржавых пятнах. Воротничок оторван. На подхваченных проволокой брюках не осталось ни одной пуговицы.
— Бай Георгий! — Отец протянул руку и, осторожно взяв его за плечо, слегка потряс. — Что это? — И поднес кофейник к его носу.
Ноздри старика сжались. Лицо искривилось. Он уставился на кофейник, чмокнул губами.
— Это обед для Георга Хенига, — ответил он неожиданно ясно. — Что-то должен кушать. Еще жив, должен кушать.
— Обед? Разве это можно есть?
— Немного уксус, немного вода. Добро для стари Хениг. Хлеб намочил, обедал. Кто ти? Знаю тебе? Мое ученик? Как злати имя?
Отец выронил кофейник. Вода разлилась по полу, побежала под диван и испугала тараканов. Еще сильнее запахло кислым.
Отец выпрямился, посмотрел на меня непонимающе, его всегда горящие глаза потухли.
— Вот… — сказал он, показывая на лужу. — Вот… Беги к доктору Берберяну! Купи булку и молока!
Достал из бумажника деньги и протянул мне. Я бросился на улицу.
Через час, когда я, купив булку, вернулся не один, а с доктором Берберяном, отец уже успел немного прибраться, но отвратительный запах по-прежнему стоял в подвале, хотя оба окна были открыты настежь.
Доктор Берберян, врач софийских музыкантов, высокий толстый армянин с голубыми (нечто совершенно необычное для армянина) глазами и с большим носом, отличался характерным для всех докторов юморком: «Никуда ты не годишься!», или: «Скоро будем кормить червей!», или: «Поп тебе нужен, а не доктор!»