Думал, стоит ли ждать, покуда постарею, чтобы поверить в него? Не лучше ли поверить в него сегодня? Бог, Иисус, Давид, Соломон, Аве Мария, Антон, Иосиф, Манолчо, Фроса, Стамен, Вангел, Каин и Авель, Митко, Лили, Любка, Георг Хениг, Йорде, бедный Реми, царь Виктор… о, как сложен мир!
— И он будет во всю стену? — шептала мать в темноте.
— Как ты захочешь…
— Весь белый?
— Белый… зеленый… синий… красный…
— Ты замечательный!.. Я хочу, чтобы справа был ящик для белья…
— Да-да, для белья…
— Большой, глубокий…
— Глубже не бывает…
— А что будет слева?
— Аптечка… а под ней — ящичек…
— А ниже?
— Ящичек… маленький такой.
— Я не хочу маленький! Хочу большой.
— Хорошо-хорошо, большой…
И из-за чего поругались Бог и Божья Матерь, думал я, засыпая, что он то на земле, то на небе? Уж не просила ли она у него буфет, а он не мог его ни купить, ни сам сделать? В таком случае мой отец лучше Бога. Они уже не ругаются, и он нас не бросит. Наверно, он пьяница, этот Бог. Пьет и дерется, как Йорде! Самое лучшее было бы, если бы, когда он поднимался с земли на небо, то застрял бы на лестнице, ведущей в небо, и никто бы его оттуда не вытаскивал. Скажу дедушке Георгию, чтобы он в него не верил. Но ведь он старенький, а старые люди должны верить. Ну, конечно же… Разве я не ношу ему каждый день еду? Пусть верит, покуда жив, что будет есть три раза в день.
* * *
Рубанок в руках отца свистел, шипел. С дерева спадала кожица за кожицей, и под конец показывалась розовая, как детское тельце, сердцевина. Довольный отец проводил рукой по гладкой поверхности и удовлетворенно кивал. В углу выстраивались доска за доской, большие и маленькие, тонкие и толстые, от них исходил сильный чистый запах. Отец размашистым жестом вытаскивал торчавший за ухом карандаш и проставлял номера. Порядок был известен ему одному.
На полу валялись только что состриженные тонкие, спиралевидные русые кудри дерева. Он зажимал похудевшую доску тисками и разглаживал ее шероховатости. Раздавался звук, похожий на визг. Опилки сыпались, как перхоть.
Грустно вздыхал в другом углу Георг Хениг, наблюдая за ним белыми глазами. Страдальческим взглядом следил он, как испуганное дерево содрогается в крепких руках моего отца. За стеной лаял Барон.
— Не пугай дерево, Марин! — Хениг укоризненно качал головой.
— Или будет слушаться, или…
— Дерево не виноват.
— Вот я ему покажу…
— Почему сердит на дерево?
— Ох!
— Понимал. Но так работать не добро. Дерево хочет знать, что станет. Садись, говори с дерево. Спрашивай, стари или нет, откуда… Если дерево не хочет — не станет буфет. Дерево разумно, мастер неразумии.