— Хватит на сегодня! — сказал Григор Аврамов, пнул лежащую собаку и вышел на улицу.
Рана еще не зажила, однако Хениг вернулся в свой подвал. Как мы ни пытались уговорить его остаться у нас, он не согласился. Прожил у нас три дня, но был очень беспокоен, все сидел на моей кровати и беспрерывно курил. Ему все время хотелось пить, но есть он почти ничего не ел. Мы предлагали ему пойти погулять с нами, но он отказался, ссылаясь на больную ногу.
— Хочу домой, Марин, отведи мне домой.
— Хорошо, а собака?
— Я собаки не боялся. Закрил дверь гвоздем.
— Что ты там будешь делать? Зачем тебе возвращаться в эту берлогу?
— Есть работа. Хочет работать.
— Какая работа. Тебе надо отдохнуть.
— Есть работа! Ти кончил своя, теперь у Хенига есть работа.
Мы пошли его провожать. Открыли дверь. В коридоре никого. Не слышно собачьего лая. Не видно никаких следов собаки.
— Нет собаки, — озадаченно заметил Георг Хениг.
— Нет, — мрачно согласился отец. — Но все же будь осторожен. А ты останься с дедушкой Георгием. Если они попробуют его обидеть, беги сейчас же за мной.
Рыжий присмирел. Это был плохой признак. Опьяненные победой, мы не задумывались, что означает его поведение. Несколько раз я встречал его в коридоре. Он прикидывался, что не видит меня. Жена его тоже притихла.
А Георг Хениг на несколько дней впал в странное состояние. Он или сидел неподвижно на диване, уставившись на стену, или бродил по подвалу, прихрамывая, опираясь на палку и рассуждая о чем-то вслух.
Попросил меня достать все инструменты и разложить их на верстаке, Протирал их рукавом, разглядывал, поднося к глазам, дышал на блестящий металл и опять протирал. Потом снова бродил по подвалу, о чем-то разговаривая сам с собой.
— Георг Хениг скоро уйдет, — сказал он вдруг и велел мне сесть на диван. — Цар Виктор, садись, слушай. Скоро уйдет к жене, брату и отец.
— Не уходи, — настаивал я, — пусть еще немножко подождут!
— Немного ждут. Еще есть работа. Потом уйдет. Но должен понять мене цар Виктор!
— Я тебя понимаю! — говорил я, почти плача.
— Не плачь, а слушай. Когда уйдет Хениг, оставит инструмент цар Виктору.
— Как? Все инструменты?
— Все, все. Но обещай, никогда не продавал и не делал буфет с этот инструмент.
— Но я же не умею делать скрипки!
— Не беда… может научиться. Может твой син делать скрипки. Или его син. Стари инструмент это, нигде больше не найти. Знай это добро и храни.
— Буду беречь, не сомневайся!
— Видел… все видел, — засмеялся старик. — Приходи вечер, Хениг говорить с тебе.
— Лучше возьми меня с собой!
— Ай! Глюпости! Молоди еще, инфант. Когда постареет, станет цар, вспомнит деда Хенига.