— Правда, правда… Для того, чтобы тебя в атаке СВОИ стреляли в спину, ты должен, по крайней мере, бежать впереди — первым выскочить из окопа на пулемет — ЗА РОДИНУ. За Родину, с оружием в руках отбитую в 17-м году у коренного населения.
В общем, от всех этих гатчинских аптекарей и парголовских обойщиков мебели (это все столыпинские местожительства) осталась я — единственное потомство. Вот я и решила, что отвечать — мне. Больше — некому. А чего отвечать — не знаю.
— Зачем вы сделали у нас революцию?
Остальные НАШИ мальчики вокруг отвечали:
— Не мы, мол, дедушки наши — паганые мудаки,
и с еще большим чувством, чем прежде, затягивали: «…Поручик Голицын, раздайте патроны…». Ну, это — которые мальчики. А мужики — жестоковыйные питерские фарцовщики, санитарные врачи и контрабасисты — мрачно шли в Овир. Мужики в этом городе никогда друг друга не любили. У нас ведь тут та самая ЧУЖА ДЕРЕВНЯ, в которой:
Мужики дерутся, топорами бьются
А по будням там дождь, дождь,
А по будням там дождь, дождь
А по будням там дождь, дождь,
А по праздникам… дождь!
Всегда они различали — кто какого роду- племени. И в пору моей юности после бесконечного просеиванья, прочесыванья этого города кровавой расческой (последние коренные питерцы перемерли в блокаду — им, НЕВАЖНЫМ людям не выпало ни пайков, ни эвакуации), — опять МОИ выжили лучше — дедушка вот вовсе убежал в 47-м. Убежал из «Вечерки» в Мурманск, штурманом на селедошный флот и до 53-го пахал на ледяной каторге — но за зарплату и, зная, что дети не в детском доме, а дома — на Моховой. А моряком он уже давно не был — с 24-го:
— Партия дала мне в руки перо!
На войне он, конешно, опять воевал изо всех сил и высаживался прямо на эту самую МАЛУЮ ЗЕМЛЮ с морским десантом.
Отчего и умер впоследствии, когда ему было 74 года. Это вышло вот как:
В 72 он стал капитаном спасательного катера в питерской
команде водных скутеров, они там все время
опрокидываются на соревнованиях и их надо вылавливать.
В общем, поехали они на соревнования в Сталинград, и дед встретил моряка,
с которым тогда ходил в этот морской десант. И сели они выпить и пили десять
дней.
А потом он приехал домой — счастливый — наша команда всех победила, на следующий день утром вышел за газетой, встретил соседа — тот рассказал ему анекдот, дед вернулся, стал рассказывать этот анекдот бабке — рассмеялся и умер. В одно мгновенье. Не факт, что такую смерть посылают святым — им может и мучительная полагается, но я уверена, что такую дарят — только чистой душе. Каждый, наверное, о такой мечтает.
Он так и остался для меня идеалом мужчины — мой худой, похожий на беркута революционный дедушка. Я знала, что надо за него отвечать — только не знала что ответить. Я вообще растерялась от этой гражданской войны, так вплотную подступившей — это друг друга они не любили, а меня то они любили все подряд, и я их в ответ — всех подряд, не разделяя на наших и не наших — и всеми возможными способами — от минета до эпистолярного романа, от групповухи до Светлой Братской Любви. Я умудрилась почти ничем кроме любви до 30 лет не заниматься, все остальное (фильмы, спектакли, картины, песни…) делалось между делом и являло собою некий жмых — отходы основного — любовного производства.