– А щоб було… С распадом СССР в стране начался жуткий беспредел. Нападут на теплоход, что делать будем? Я и попросил немцев сделать мне несколько тайников. Там не только пистолеты и охотничьи ружья, там и кое-что посерьезней найдется.
Через несколько минут, мы причалили к берегу. Бородач ждал нас у своей хижины.
Когда мы подошли к нему, он сказал нам на чистом английском языке, но с весьма странным произношением, и с вкраплениями слов, которые встречались мне разве что у Шекспира и Марлоу:
– Кто вы, странники?
– Русские, – коротко ответил я.
– Из России? Которую открыл Ричард Ченслор?[5]
– Да, именно оттуда.
– Но у нас рассказывали, что Россия – дикая страна. А у вас железные корабли без парусов и самодвижущиеся шлюпки. И вы хорошо говорите на английском языке. Только слова странно выговариваете. Позвольте представиться, меня зовут Джон Данн.
– Рад с вами познакомиться. Меня зовут Алексис Алексеев, можно просто Алекс, а это капитан Романенко и лейтенант Неделин
.
– Сложные у вас, московитов, фамилии. «Алекс» – это я еще могу произнести, а вот фамилии…
– Зовите меня Влад – бегло, хотя и с акцентом, сказал Володя.
– А меня Майкл – добавил Миша.
– Лэд? Майкл? Алекс? Очень приятно. А меня, опять же, зовут Джон, – сказал бородач. – Добро пожаловать в мое жилище. Увы, все остальные люди из моей команды умерли – последним я в марте позапрошлого года похоронил Неда, лейтенанта моей «Выдры».
Дом чем-то напоминал русскую деревенскую избу, разве что в окнах – ставни были широко открыты – не было стекол, а вместо печи рядом с домом под навесом находился открытое сверху огнище, на котором еще дымились дрова, и рядом с ним – большой разделочный дубовый стол. Комната, в которую мы вошли, была довольно светлой, когда ставни были открыты; с обеих торцов располагалось по двери – одна из них была приоткрыта, и в той комнате виднелся широкий топчан, застеленный красным покрывалом. Горница же, как я про себя окрестил помещение, где мы находились, была обставлена грубой дубовой мебелью, среди которой выделялись два резных стула и столик прекрасной работы, на котором лежала толстая книга в обветшалом кожаном переплете. На одном из стульев сидела миловидная индианка, которой можно было дать и тридцать лет, настолько гладкой и молодой была ее кожа, и все шестьдесят, если принять во внимание ее седину. Она встала и чуть поклонилась нам, когда мы вошли, а за ней поднялась молодая девушка лет шестнадцати, в которой изумительно сочетались гены предков по английской и индейской линиям. Когда они встали, я машинально обратил внимание, что сиденья были обиты материалом, напоминавшим шелк, а также на серьги с зелеными камнями на ушах женщины постарше – ее волосы были пострижены довольно коротко, тогда как черные, как смоль, пряди волос девушки были распущены и достигали талии.