— Подожди, — сказал Теодор, — ты уверена, что это ее почерк?
— В том-то и дело, что не уверена. Мама никогда не писала писем, дома не сохранилось ни одной бумаги, написанной ее рукой. Это вполне мог кто-то подшутить надо мной… Ну а если это не шутка?
— Господи, Барбара, как тебе тяжело! — вдруг шмыгнула носом Катрин.
— Ладно, — строго сказал Теодор, — только слез нам сейчас не хватало! Я предлагаю поехать в замок, да еще раз как следует тряхнуть этого парня. Я так понял, что эго наш главный психолог — мсье Дюбуа?
— Да, — сказала Барбара. — Более мерзкого типа в жизни своей нс встречала. Самоуверенный и самовлюбленный индюк. Наверно, бросил маму, а теперь стыдно признаться. Мне бы только узнать правду…
— Узнаем, — твердо сказал Теодор. — Знал бы я раньше… Собирайтесь, барышни. Карета в вашем распоряжении. И кучер тоже. Так что бояться вам совершенно нечего.
Барбара с сомнением на него посмотрела.
Они стали собираться. Вдруг Катрин остановилась и посмотрела на Барбару.
— Послушай, ты извини, пожалуйста, — проговорила она, — но если тогда в машине была не твоя мать… То кого же тогда похоронили?
Дюбуа прошел в лабораторию и увидел склонившую над диаграммами голову мадам Брассер. Он обнял ее и поцеловал в затылок.
— Трудишься?
— Пытаюсь, — проворчала она. — Я не вижу системы. Может быть, ты видишь?
— Ну… во всем есть система. Даже в ее отсутствии. Ты не видишь того, что хочешь увидеть, но, может быть, на все эти штуки стоит посмотреть непредвзято?
— Как? Подскажи. Просвети.
— Хорошо, давай начнем прямо сначала. Вот серия первых трех циклов. Комбинации одинаковы, реакции абсолютно разные. У всех реципиентов. Так?
— Да.
— Но что здесь мы уже можем наблюдать с точки зрения системы?
— Ничего.
— Ответ неверный. Несмотря на разницу реакции, мы нигде не наблюдаем ее отсутствия. То есть изменения происходят у всех обследуемых. Это чрезвычайно важно и говорит о том, что комбинации подобраны правильно.
— Очень глубокомысленно.
— Не смейся, пожалуйста. Все наши подопытные кролики, включая лиц с тяжелой формой психозов, обнаруживают непосредственную поведенческую зависимость от подобранных нами воздействий. В обычных ситуациях наши сольные часто не знают, зачем пользоваться ложкой или домашними тапочками, ты же в курсе.
А здесь я им даю сложный поток сменяющих друг друга предметов, и они не только их узнают за короткий срок, но и что-то пытаются делать после этого.
— Может быть, они реагируют на простое мельтешение?
— Может быть. Только почему, когда я одному и тому же человеку показываю разные вещи, он реагирует по-разному?