— Гипноз?
— Нет, конечно. Гипноз здесь ни при чем. Ему не нужно вводить человека в состояние транса, чтобы что-то внушить ему. Благодаря Пьеру мы имеем здесь… то, что имеем. На такие исследования, как наши, очень трудно получить деньги. Ведь они не окупаются достаточно быстро. Если, конечно, не работать на военных. А Пьер нашел спонсора.
— Грати убедил вас… остаться. Но зачем было устраивать этот жестокий спектакль? Ведь его невольной участницей стала ваша дочь. Маленькая девочка. Вы не думали о ней?
Мадам Брассер вздохнула.
— Да, это было жестоко по отношению к ней. Но тогда… Желание наказать Клода затмило во мне все остальные чувства. Я безумно любила его, а потом стала столь же безумно ненавидеть. Эту ненависть вам внушил Грати?
— Нет. Причем тут Грати? А что касается дочери… Я думала, что вскоре сообщу ей: я жива… Но она попала в клинику. В том состоянии, в котором она находилась, она просто не выдержала бы нового потрясения.
— Но потом Барбара выросла. И вылечилась. Хотя, я опять повторяю, что она никогда не была серьезно больна… Но оставим это. Вы следили за ее судьбой, не так ли? Почему вы не дали ей знать о себе потом?
Мадам Брассер взглянула на Жаклин тяжелым взглядом.
— Почему вы считаете, что можете влезать во все это?… Господи… Я однажды написала ей… И до сих пор жалею об этом.
Жаклин помолчала, потом нерешительно спросила:
— Скажите, а мсье Деново… Вам никогда не приходило в голову написать ему?…
— Уходите, — тихо сказала мадам Брассер. — Вы пытаетесь вернуть меня в ту жизнь. Я вам такого права не давала.
Жаклин поднялась.
— Простите меня, мадам. Но если вы все захотите повидаться с вашей дочерью…
Вот мой номер телефона, а это телефон гостиницы, в которой сейчас находится Барбара, — она протянула листок бумаги, — и она не уедет оттуда, не встретившись с вами. Ей сейчас хуже, чем вам, — добавила она.
Мадам Брассер медленно подняла руку и взяла листок.
— Я ухожу, — сказала Жаклин. — Но мое недоумение остается.
Сыщица вышла.
Мадам Брассер медленно опустилась в кресло. Если бы кто-то увидел ее сейчас, то, наверное, не поверил бы своим глазам… Ведь мадам Брассер никогда не позволяла себе слабости. Ни при каких обстоятельствах.
Все случившееся десять лет назад предстало перед ней ярко и отчетливо.
Жан ворвался в ее жизнь свежим ветром надежды и открыл новые горизонты в любви. Любовь к Клоду уже не казалась ей такой всепоглощающей. Любовь приходит и уходит, думала она тогда. Но не исчезает способность любить. И значит — жить. Наверное, она не любила Жана так, как Клода. Но ей не хотелось анализировать и сравнивать. Ей просто хотелось любить. И Жан давал для этого все возможности.