Элль стояла и не знала, смеяться ей или плакать: не отрывать же у всех на виду руки Маню от себя. Она взглянула на мужа, ища у него поддержки, и увидела, что он тоже смеется, закусив нижнюю губу, чтобы не захохотать во весь голос. Она быстро оглядела сидящих в зале — там просто лежали на столах от смеха. Только Мари порывалась подойти к сыну, но ее удерживал Ле Бук. Элль саму начал разбирать смех.
— Ну, что будем делать? — спросила она Джереми.
— Ой не знаю, — ответил он сквозь смех.
Неизвестно, как бы разрешилась ситуация, если бы Маню вдруг не обиделся. Не в силах осознать юмор сложившейся ситуации, он решил, что смеются над ним. Элль увидела только, как улыбка исчезла с лица Маню, словно ее стерли. Он резко отпустил ее.
— Эй, парень, постой-ка… — Джереми, перехватив аккордеон под мышку, свободной рукой удерживал Маню за плечо, не давая ему удрать. — Ну вот, обиделся…
Маню сделал попытку вырваться, но Джереми держал крепко, и тот, подергавшись, не стал искушать судьбу дальше, присмирел. Хохот в зале как-то утих сам по себе.
— Что ты собираешься предпринять? — спросила Элль мужа. Она не могла пока уловить хода мыслей Джереми.
— Ты не откажешься потанцевать с ним еще немного? — Джереми осторожно поправил аккордеон, чтобы он не вывалился из-под руки, но Маню по-прежнему не выпускал.
Элль вздохнула:
— А что делать? Я же сама и начала…
Джереми подтолкнул к ней недоумевающего Маню.
— Маню, потанцуй с Элль, а я поиграю. Хорошо?
Тот с недоверием поглядывал на него исподлобья.
— Элль, да возьми ты его за руку, а то сейчас как даст ходу…
Элль притянула к себе Маню за рубашку. Джереми с облегчением взялся за ремни аккордеона. Маню еще не понимал, что происходит, но, оказавшись во власти Элль, стоял смирно, хлопая ресницами.
— Объясни ему на досуге, что у нас все-таки медовый месяц и я тоже не прочь пошаркать подошвами по полу с тобой на пару. Ладно, крошка? — сказал Джереми с гнусавыми интонациями мультяшного гангстера и пошел к «эстраде», где разместились ухмыляющиеся скрипач с гитаристом.
— Не зови меня крошкой, — фыркнула Элль в спину мужу.
— Ладно, крошка, — так же гнусаво откликнулся он. — Больше не буду, крошка.
К эстраде его провожали смехом и аплодисментами. Первым зааплодировал Ле Бук, а громче всех бил в ладоши Маню. И громче всех смеялся.
Расходились и разъезжались за полночь. Джереми и Элль вышли проводить Ле Бука. Ночь была светлой: огромная луна выползла из-за гор и заливала единственную улочку деревни ярким сиянием.
— Скоро полнолуние, — сказал художник, забираясь в седло мотоцикла. На камни улочки от мотоцикла падала длинная, уродливая тень. Когда Ле Бук сел на мотоцикл, она стала похожа на горбатое мерзкое чудовище с рожками, как у улитки — черный силуэт двух круглых зеркалец заднего обзора, укрепленных по концам руля «Харлея», отпечатавшийся на камнях, очень походил на них. — Я заеду за вами во вторник утром, Джереми уже с удочками.