Вот и сегодня. Сославшись на недомогание, доктор Безродный ушёл из больницы.
Фёдор Иванович торопился к амбулаторному приёму, но когда он пришёл в больницу, там было пусто: Николаев и Майя справились без врачей.
— А разве Матвей Тихонович опять ушёл? — спросил он.
— Удалился, — ответил фельдшер. — Голова, говорит, разболелась.
— Что-то часто она у него побаливать стала.
— Причина известна — сагмогонка, — сказала Майя.
Но в следующую минуту они забыли о докторе Безродном. Как всегда, Майя принесла свежую сводку Советского Информбюро, и Фёдор Иванович, сияя, восхищённо говорил:
— Вот это радость! Вот это подкрепление духа! Нет, вы только послушайте, — и он снова читал, перечитывал сообщение «В последний час» о провале немецкого плана окружения и взятия Москвы, о разгроме под Москвой войск хвалёных гитлеровских генералов Гоота, Хюпнера, Гудериана. — Ничего не скажешь — молодцы наши, — оживлённо продолжал он. — Это, друзья мои, только начало. Ты, Майя, осторожненько сообщи нашим больным о разгроме немцев. Добрая весть — хорошая помощница в лечении.
В этот же вечер выписывался из больницы лётчик Казаков. Уже давно было решено переправить его к партизанам. Наташа заранее принесла ему одежду, планшет, оружие, и сегодня сама всплакнула, бедняжка, перед разлукой. По всей вероятности, понравилось ей ходить с передачами к больному. Сперва она смущалась и краснела, когда её называли женой Казакова, а потом привыкла. Сейчас она вместе с лётчиком вошла в тесную приёмную к доктору Бушуеву.
— Покажитесь, покажитесь-ка, Сергей Дмитриевич. Молодчина! Выкарабкались мы с вами из тяжелейшего состояния. Да что там «выкарабкались», выскочили! — возбуждённо говорил Фёдор Иванович, оглядывая окрепшего статного лётчика.
— Спасибо, Фёдор Иванович, — взволнованно заговорил тот. — Хороший вы, настоящий русский человек. Я никогда не забуду вас…
— Ну, что вы, Сергей Дмитриевич… Лечение — это моя специальность, учился для этого.
Ночь стояла холодная, сырая и тёмная, но фельдшер Николаев шёл уверенно, пробираясь по каким-то дворам, развалинам, глухим переулкам. За ним бесшумно, как тень, спешил Казаков. Они благополучно — выбрались на окраину, осталось только миновать последние дома, а там — городское кладбище, за кладбищем спуск к речной пойме, а дальше спасительные кусты и лес… В лесу, в условленном месте, их должен поджидать человек из партизанского отряда.
И вдруг, как из-под земли, выросли два полицейских — патрули.
— Стой! Кто идёт?
— Не видишь, свои, — ответил Николаев.
— Кто «свои»? Куда?
— Да вон в ту хату за самогонкой. Говорят, самая лучшая…