— Знаем, за какой самогонкой. Отведём в полицию, там тебе покажут самогонку.
— Подумаешь, полицией запугал, — рассмеялся Николаев. — Да мне, может, сам начальник полиции господин Ягнёнков кум и сват, может, для него стараюсь, — Николаев говорил всё это с непринужденной беззаботностью, как будто и в самом деле начальник полиции предатель Ягнёнков с ним на короткой ноге, а в действительности мозг сверлила тревожная мысль — что делать? как быть? В полицию идти нельзя: у Казакова нет документов, а в кармане пистолет. У него, Николаева, есть надёжный пропуск, но в кармане тоже оружие. Полиция — это провал, это тюрьма и расстрел. Конечно, нужны только два выстрела, чтобы снять патрулей, но стрелять можно только в крайнем случае, когда не будет другого выхода.
Видимо, услыхав имя своего начальства, патрули заколебались.
— Ну, чего испугались, подходите, берите да ведите в полицию. Струсили? Вот я доложу господину Ягнёнкову, какие вы смелые, — с издёвкой продолжал фельдшер.
— Руки вверх! — крикнул один из полицаев.
— Ну, чего кричишь, чего людям спать мешаешь. Нужно тихо, понимаешь, тихо. Руки поднять? Пожалуйста. Какую сперва хочешь? Левую? Начну с левой.
— А я правую подниму, — отозвался понятливый лётчик.
Осмелевшие предатели подошли вплотную.
— Шагом марш, там разберёмся, там… — Но полицейский не договорил. Он рухнул от неожиданного и сильного удара, рядом повалился, как подкошенный, и его напарник.
— Порядок, — удовлетворённо шепнул Николаев. — Теперь, друг, бежим.
Через несколько минут они уже миновали кладбище.
— Ну, как? — еле переводя дыхание, спросил лётчик.
— В норме. А у тебя?
— Чистое небо.
— В отряд придёшь не с пустыми руками. Две винтовки — хороший подарок…
Зернов тоже не дремал в эту ночь. В белом маскировочном халате лежал он, продрогший, на снегу неподалёку от усадьбы своей МТС в лесопосадке. И снова чуткое ухо улавливало звон металла, рокот моторов, ритмичное постукивание дизеля. Ему чудилось, что он даже слышит тихий шелест приводных ремней. Порой в эти мирные, привычные сердцу звуки врывались человеческие крики, лай овчарок, сухие выстрелы.
Бывшую усадьбу МТС фашисты превратили в лагерь для военнопленных, обнесли её несколькими рядами колючей проволоки, по углам поставили высокие сторожевые вышки с прожекторами и пулемётами. И там, между рядами проволоки, и здесь, снаружи, были минные поля — не подступись. Не то что человек — муха не пролетит в лагерь незамеченной.
Знал Иван Егорович и о том, что гитлеровцы восстановили бывшие мастерские МТС, и теперь несколько сот пленных ремонтировали там военную технику — пушки, танки. Может быть, поэтому лагерь зорко охранялся, туда не пускали даже изменников-полицаев. Это тоже было известно Зернову, потому что горком уже пробовал заслать в лагерь надёжного человека, служившего в полиции. Не вышло…