Пианист замедлил финал, прищурился, словно хотел лучше рассмотреть танцовщицу, повторил тему — тихо, аккуратно и, сделав паузу, взял последнюю ноту.
Главное — не фокусировать зрение, не позволять им вонзать в себя стрелы. Пусть все расплывается, изливается, как вода в сточную трубу. Люсия закрыла глаза и подумала о скорейшем пути к недосягаемости, но Дэвид уже целовал ее руки и вокруг нее не умолкали аплодисменты. Стало шумно. Кто‑то рассыпался в похвалах.
Осмелев, она обвела взглядом присутствующих: бледный Пол, вцепившись в кожаные ручки кресла, смотрел на нее восхищенными глазами; Виктория еще более развеселилась; Ник и Джулия, нарочито не замечая всеобщего оживления по ее поводу, вели светскую беседу с доктором; Гарриет и Даниэла пускали густые клубы дыма и дарили друг другу многозначительные мины. Одиноко, все еще с полным бокалом, стояла у зашторенного окна Лиз. Люсия едва не встретилась с ней взглядом, потом удовлетворяла свое любопытство более осторожно. Как ни странно, Лиз не была ни рассерженной, ни возмущенной, ни обиженной. В уголках ее задумчивых глаз светилось счастье. Так смотрят страдальцы, избавившиеся от мучений и заметившие наконец рядом с собой закат над морем или что‑нибудь столь же прекрасное. В этой женщине жила готовность ко всему, что только может преподнести действительность, и, главное, в ней жила надежда.
— Вы играли, как влюбленный мальчик, — услышала Люсия за своей спиной голос Джулии, — это и есть ваше лекарство от усталости души?
Дэвид ответил не сразу, и ответ его стал для Люсии, не участвовавшей в разговоре, не смевшей повернуться, но все слышавшей, настоящим победным кубком. Он процитировал старинную восточную танку:
Промчались годы,
Старость меня посетила,
Но только взгляну
На этот цветок весенний —
Все забываю печали…
* * *
Несколько дней прошли в каком‑то волшебном, пьянящем забытьи. Трудно было поверить, что все это: и бессонные ночи в его просторной спальне с оконной рамой в форме солнца и бело‑серой, упругой кроватью, и прогулки по ночному Лондону, который, несмотря на величину, кажется одной уютной, чисто убранной комнатой, и щемящее чувство вины при виде озадаченных ее ночными исчезновениями Филиппа и Эйприл — не сон. С ней еще никогда такого не бывало: она ощущала каждую частичку себя, ее вес, ее очертания. Дэвид настроил ее, как настраивают музыкальный инструмент. У него был безупречный слух.
Самое удивительное, куда‑то бесследно исчезла Лиз. Люсия слышала от Дэвида что‑то невнятное о ее намерении провести недели две у приятельницы в Орвике. Сначала девушка в каком‑то, как она сама себе объясняла, мазохистском порыве интуитивно искала ее следы: забытую на туалетном столике помаду, полотенце с запахом женских духов. Но то ли благодаря стараниям Терезы, то ли по счастливому стечению обстоятельств, то ли по благосклонности судьбы ничто не напоминало ей о том, что у Дэвида есть жена и она живет в том же доме, что и он.