— Прекрасно выглядишь, — Филипп заставил ее обернуться. В смокинге по поводу предстоящего приема, он словно подстерегал дочь, затаившись с газетой в неподходящем для чтения полумраке. Люсия не хотела покидать дом со скандалом.
— Папа, мне хочется побывать в гостях. Ты считаешь, что я не могу общаться с интересными мне людьми? Почему?
— Если ты хочешь вернуться к нашему разговору о Дэвиде, я скажу тебе только то, что это опасный человек. — Филипп зажег настольную лампу, по его напряженным скулам было видно, что его одолевает волнение.
— Чем же Маковски опасен? — Она присела на подлокотник соседнего кресла и, опершись одной рукой о спинку, положила другую на колено, но потом, заметив блеск изумруда, убрала руку вниз.
— Если бы я был женщиной, то обходил бы его стороной.
— Надо же, а я бы посмотрела хоть на одну из тех, которая захочет последовать твоему совету. — Люсия сказала это неожиданно для себя и тут же испугалась собственных слов. Оправдываться было поздно, отец медленно наливался гневом.
— Каждое его… приключение заканчивается тем, что от него уходят. — Филипп заметил, как Люсия вопросительно подняла брови. — Вернее, он сам заставляет уходить рано или поздно. Если бы это не было так больно — уходить!
— Так зачем же спешить делать себе больно, папа? — Он задумался. Между его рыжеватыми бровями вздрагивала вертикальная черточка. — Я не верю тебе. Прости. От такого человека невозможно уйти, даже если он тебе просто… друг, — продолжала атаку дочь.
— Я не слежу за жизнью Дэвида, но иногда до меня доходят… разные слухи. Прошлым летом, например, в Консерватории только и говорили, что о бедной Синти.
— Кто это? — спросила Люсия.
— В прошлом — ученица Дэвида, сейчас… Она австралийка. Поговаривали, что талантлива, очень талантлива, но бедна. Из какой‑то провинциальной семьи. Ей приходилось подрабатывать где ни попадя, чтобы платить за учебу. Маковски взялся заниматься с ней бесплатно. Понятно, из каких соображений.
— Из каких же? — зло перебила Люсия.
— Девушка была красива. Я видел ее как‑то: широкоскулое, необыкновенное лицо, смуглая кожа, волосы… огромная каштановая шапка…
— И что дальше?
— В Консерватории ее считали странной, чуть ли не юродивой, она могла ни с того ни с сего перестать играть во время концерта или бесследно пропасть на месяц из города. И все время курила. Но играла превосходно. Дэвиду удалось на нее повлиять. Чуть больше года назад все заговорили о том, что они любовники. Она блистала. Ей не было равных среди тогдашних его учеников. Но это длилось недолго. Дэвид уехал на гастроли и пробыл там вместо двух недель месяц. У нее уже тогда начались… странности в поведении. А когда он вернулся… Я не знаю, что там произошло, но ее соседи вызывали… людей из психиатрической клиники. И больше ее никто не видел. Говорят, ее перевели в какую‑то австралийскую клинику, поближе к дому.