Перед самым закрытием больницы приехал Даниил, как всегда, воспользовавшийся своим белым халатом, чтобы пройти прямо в отделение. Мы сидели с ним в коридорчике, в самом дальнем углу отделения, и Данька пытался согреть мои холодные руки.
– Ты хоть кофту теплую взяла? Здесь везде сквозит…
– Да. Как Максим?
– Маша, не надо, – попросил Данька, поднося мои руки к губам. – Это мои проблемы, не забивай голову. Тебе опять биопсию брали? – в вырезе халата была видна заклейка из пластыря.
– Брали…
– Больно было? – он участливо заглянул мне в глаза, и я смутилась – что я, маленькая?
– Терпимо. Боюсь до ужаса, – это вырвалось непроизвольно, но Данька порывисто прижал меня к себе:
– Машуля, ты не думай ни о чем, я знаю, все будет хорошо. Все обязательно будет хорошо…
Он просидел у меня до тех пор, пока молоденькая медсестричка, смущаясь, не попросила его уйти.
– Я приеду завтра, Машуль. Ты чего-нибудь хочешь?
– Нет. И приезжать тоже не надо, – попросила я, не глядя на него. – Мне тяжело видеть тебя.
– Машка, ты невыносимая! – рассердился Даниил. – Что ты накрутила себе? Я с ума схожу, когда о тебе думаю, а ты опять носишься с какой-то ерундой! И ты не запретишь мне приезжать, я все равно буду делать это!
Он поцеловал меня и ушел, а я вернулась в палату и снова легла, отвернувшись к стене, чтобы оградить себя от общения с соседками по палате.
…Потянулись дни. Время стало напоминать резиновый жгут – ты его тянешь, а он все растягивается… Знать бы только, когда лопнет. Данька приезжал каждый день, проводил у меня много времени. Эти визиты утомляли – было ощущение, что Городницкий старается загладить ТУ свою вину передо мной. А у меня, наоборот, с каждым его приездом это чувство росло – мне казалось, что я краду отцовское внимание у травмированного ребенка, что моя болезнь и я сама загородили Даниила от сына. Когда же я попыталась заговорить об этом с ним, Данька разозлился:
– Машка, ну, сколько раз говорить – не забивай голову ерундой! У Максима все почти в порядке. И потом… – он замялся, словно не решаясь сказать, а потом вдруг выдал: – Мы ведь с Оксанкой больше не живем вместе.
– Как? – изумилась я. – И ты так спокойно об этом говоришь?
– А что я должен делать? Да, не живем – Оксанка меня еще перед Новым годом вытурила.
– У Сереги обитаешь?
– У него, куда мне идти-то? Живу в нашей комнате… – Данька усмехнулся и взял меня за руку. – Там все о тебе напоминает, Машка…
– Дань…что мы наделали с тобой… Мы разбили две семьи и двоих детей оставили без отцов… – я подняла на него глаза – лицо Городницкого тоже стало мрачным.