– навсегда!
Она вздрогнула.
– Замолчал? Как? Вы хотите сказать…
Я встал перед ней так, чтобы иметь возможность смотреть ей прямо в глаза.
– Я хочу сказать, что он мертв.
Она тихонько вскрикнула, но не от горя, а от удивления.
– Мертв! – воскликнула она. – Это невозможно! Мертв! Это вы его убили?
Я скорбно наклонил голову.
– Да, это я его убил! Но в честном поединке, при свидетелях. Вчера вечером он нанес мне чудовищное оскорбление, и сегодня утром состоялась дуэль. Перед тем как он скончался, мы простили друг друга.
Она внимательно меня слушала. Ее щеки снова слегка зарумянились.
– Каким же образом он вас оскорбил? – тихо спросила она.
Я вкратце изложил ей историю случившегося. Она по-прежнему выглядела взволнованной.
– Он упомянул мое имя? – спросила она.
Я с глубоким презрением взглянул на ее обеспокоенное лицо. Она боялась, что умирающий мог во всем мне признаться!
– Нет, не после нашей ссоры, – ответил я. – Но я слышал, что он отправился к вам домой, чтобы вас убить! Не найдя вас, он лишь вас проклял.
Она издала вздох облегчения. Ей показалось, что все обошлось! Ее алые губы сложились в недобрую улыбку.
– Что за моветон! – холодно проговорила она. – Не представляю, за что ему меня проклинать! Я всегда была к нему добра – слишком добра.
И вправду слишком добра! Достаточно добра для того, чтобы радоваться смерти объекта своей доброты! А ведь она радовалась! Я видел это в злодейском блеске ее глаз.
– Вам его не жаль? – с напускным удивлением спросил я.
– Жаль? Совсем нет! С чего мне его жалеть? Он был очень приятным другом, пока мой муж был жив и держал его в узде, но после кончины моего бедного Фабио его отношение ко мне сделалось совершенно невыносимым.
Осторожно, прекрасная лицемерка! Не увлекайся! Остерегись, дабы пальцы твоего «бедного Фабио» не впились в твою тонкую шейку и не свернули ее одним резким движением – ведь это смерть! Одному лишь небу известно, как мне в тот момент удалось сдержать себя! Боже, у любого пресмыкающегося больше сочувствия, чем у этой негодяйки, которую я сделал своей женой! Тогда я мог ее убить даже ради Гвидо – таковы бывают превратности человеческой души. Однако я обуздал свою ярость, совладал со своим голосом и спокойно произнес:
– Выходит, я ошибся? Я считал, что вы глубоко опечалитесь, что мое известие вас потрясет и расстроит, – отсюда моя мрачность и нарочитая холодность. Но я, похоже, все сделал правильно?
Она вскочила со стула, словно довольный ребенок, и обвила руками мою шею.
– Вы храбрец, храбрец! – с каким-то ликованием воскликнула она. – Вы не могли поступить иначе! Он вас оскорбил, и вы его убили. Все правильно! Я еще больше люблю вас за то, что вы человек чести!