Подчинившись внезапно охватившему меня порыву, я направился в самые заброшенные и грязные кварталы города и стал бродить по жалким дворикам и заполненным людьми переулкам, пытаясь разыскать кривую улочку, о которой до этого часа даже думать избегал, улочку, где в день своего возвращения из могилы я купил одежду ныряльщика за кораллами. Я долго плутал, но наконец нашел ее. Лавка старьевщика находилась на прежнем месте, такая же запущенная и грязная. У двери сидел и курил какой-то мужчина, но не сгорбленный брюзжащий старик, которого я видел раньше. Этот был помоложе и покрепче, похожий на еврея, с темными свирепыми глазами. Я подошел к нему. Увидев по моей одежде, что я принадлежу к высшим классам, он поднялся, вынул трубку изо рта и с уважительным и одновременно подозрительным видом приподнял засаленную шляпу.
– Вы владелец этого заведения? – спросил я.
– Да, синьор!
– А что сталось со стариком, что раньше тут жил?
Он рассмеялся, пожал плечами и многозначительным жестом провел черенком трубки по горлу.
– Вот так, синьор, – острым ножом! Для такого высохшего тела в нем оказалось много крови. Глупо себя так убивать: он испортил лежавшее у него на кровати индийское покрывало, стоившее больше тысячи франков. Никто бы и не подумал, что в нем так много крови. – Тут он снова сунул трубку в рот и стал попыхивать ею с самодовольным видом.
Я слушал, едва сдерживая тошноту.
– Полагаю, он сошел с ума? – наконец произнес я.
Торговец снова вытащил трубку изо рта.
– Сошел с ума? Ну, так говорят. А я думаю, что он был в здравом уме, вот только с покрывалом ошибка вышла: надо было сперва его с кровати стянуть. Но у него хватило ума понять, что от него никому нет проку, – вот он и сделал лучшее из всего, что мог! А вы его знали, синьор?
– Как-то раз я дал ему денег, – уклончиво ответил я. Потом, достав несколько франков, сунул их плутоватому сыну Израиля с недобрыми глазами. Тот принял деньги, рассыпаясь в благодарностях. – Спасибо вам за рассказ, – холодно произнес я. – Всего доброго.
– И вам того же, синьор, – ответил мой собеседник, усаживаясь на место и с любопытством глядя мне вслед, когда я повернул обратно.
Я свернул с грязной улочки, чувствуя головокружение и слабость. О смерти жалкого старьевщика мне рассказали довольно коротко и грубо, но все же я ощутил какое-то сожаление и сочувствие. Почти нищий, наполовину спятивший и совершенно одинокий, он казался мне родственной душой в горькой беде и непоправимом горе. Я с содроганием подумал: неужели и меня ждет такой конец? Когда мое отмщение свершится, превращусь ли я в сгорбленного безумного старика, который в один ужасный день перережет себе глотку острым ножом, чтобы завершить историю своей жизни?