Она испытывала высшую степень восхищения собой, своим нарядом и – как ей казалось – своей победой надо мной. Кто мог измерить глубину дерзких фантазий, в которые она погрузилась, кто мог представить себе безграничность ее себялюбия?
Видя такую, как она, красивую, богатую и, прежде всего, прекрасно одетую женщину, разве менее удачливые и внешне привлекательные дамы не станут ей завидовать? Общество понимает, о чем я говорю: ведь в наши дни именно одним лишь нарядом женщина может обеспечить себе превосходство. О да, ей обязательно станут завидовать. Однако поверьте, себялюбивая особь женского пола, искренне поклоняющаяся лишь божествам Моды и Капризов, презираема и никому не нужна настолько, что смерть ее не станет потерей даже для так называемых лучших подруг.
Я прекрасно знал, что во всем Неаполе не было ни одной души, по-настоящему привязанной к моей жене. Никто по ней не скучал, даже служанка, хотя моя жена в своем неуемном самомнении представляла себя самой обожаемой красавицей в городе. Тех, кто по-настоящему ее любил, она презирала, бросала и предавала. Я задумчиво смотрел на нее, откинувшуюся на спинку сиденья пролетки. Она по-прежнему была в моих объятиях, время от времени с ее губ срывался вздох восхищения самой собой, но мы почти не разговаривали. Ненависти так же нечего сказать, как и любви!
Ночной ветер все усиливался, хотя дождя не было, штормовые порывы крепчали, и бледная луна иногда выглядывала из разрывов белых и серых туч, мчавшихся по небу, словно летучее войско. Она светила прерывисто и тускло, словно некий небесный факел, пробирающийся сквозь лес теней. Иногда до наших ушей доносились всплески музыки или разноголосый рев труб с далеких городских улиц, где люди все еще продолжали праздновать масленичный четверг, или треньканье мандолин примешивалось к перестуку колес нашей пролетки. Однако через несколько минут смолкли даже эти звуки.
Мы миновали ближние пригороды и вскоре оказались на пустынной дороге. Извозчик ехал быстро. О нас он ничего не знал, и ему, наверное, не терпелось побыстрее вернуться на заполненные людьми площади и в ярко освещенные кварталы, где бушевало веселье. Он, несомненно, подумал, что я совершил бестактность, потребовав отвезти себя за город, пусть и недалеко, в такой вечер, когда все ликуют и веселятся. Наконец он остановился. Из-за деревьев смутно виднелись остроконечные башенки виллы, которую я назвал. Он спрыгнул со своего места и подошел к нам.
– Подъехать к самому дому? – спросил он, хотя по его виду было заметно, что ему этого очень бы не хотелось.