Из статьи я узнал, что графа Оливу разыскивают. Его внезапный отъезд вместе с новоиспеченной женой, бывшей графиней Романи, в вечер после венчания вызвал в городе совершеннейшее волнение. Владелец гостиницы, где проживал граф, посылал повсюду запросы, как и бывший камердинер графа, некто Винченцо Фламма. Полиция и власти будут благодарны за любые предоставленные сведения. Если в течение двенадцати месяцев не поступит никаких известий, огромные владения семейства Романи, ввиду отсутствия наследников, будут переданы в королевскую казну.
Дальше следовало много всего в том же духе, и все это я прочел с полным равнодушием. «Почему они не обыскали склеп Романи?» – мрачно подумал я. Там бы они обнаружили самые достоверные сведения! Однако я прекрасно знаю неаполитанцев: они боязливы и суеверны, они скорее обнимутся с больным холерой, нежели станут обыскивать склеп. Одно меня порадовало: предполагаемая судьба моего наследства. Итальянская корона являла собой самого благородного наследника, какого только можно было желать! Я вернулся в свою лесную хижину, ощущая странное душевное спокойствие.
Как я говорил в самом начале, я мертв, и миру с его суматошной жизнью и стремлениями нет до меня никакого дела. Высокие деревья, птицы и шелестящие травы – вот мои друзья и спутники. Они, и только они иногда становятся безмолвными свидетелями приступов мучительной и горькой тоски, время от времени одолевающих меня. Ведь страдаю я всегда. Это естественно. Месть сладка! Но кто опишет ужасы воспоминаний? Мое отмщение пало на мою же голову. Я на это не жалуюсь – это закон равновесия, и он справедлив. Я никого не виню, кроме нее, женщины, ставшей причиной моих ошибок и прегрешений. Пусть она и мертва, но я ее не прощаю – пытался, но не могу! Разве мужчины способны до конца простить женщин, искалечивших их жизнь? Что до меня, то я чувствую: это еще не конец. Когда моя душа вырвется из своего бренного узилища, я, наверное, по-прежнему останусь обречен каким-то странным образом преследовать ее неуловимый предательский дух в черных безднах ада, куда более темных, чем описывал Данте: она – в образе блуждающего пламени, а я – ее неотступная тень. Она – летящая передо мной в постыдном страхе, а я – спешащий за ней в неустанном гневе. И так на веки вечные!
Но я не прошу о жалости, она мне не нужна. Я наказал виновных и, делая это, пострадал гораздо больше их – так и должно быть. Я не чувствую ни сожаления, ни раскаяния, меня волнует одно, только одно – так, глупая фантазия! Она случается у меня по ночам, когда огромный лик луны взирает на меня с небес. В этих широтах луна очень большая, она походит на облаченную в золотые одежды повелительницу миров, когда в своем величественном сиянии плывет по темно-лиловому небу. Я как могу прячусь от ее лучей, затворяя ставни на узком окошке моей одинокой лесной хижины. Однако, что бы я ни делал, один лучик всегда проникает внутрь, презирая все мои попытки противостоять ему. Он светит под дверь или же в какую-то незаметную щель между досками. Я тщетно пытаюсь отыскать место его проникновения.