— Лора…
Я упала в его объятия, прильнула всем телом, утонула в его родном запахе… А он прижимал меня к себе еще крепче, перебирал пальцами мои волосы и, уткнувшись лицом мне в макушку, все шептал мое имя:
— Лора… Лора… Лора… — и от звука его голоса я таяла, сходила с ума.
Подступившие слезы запекли в глазах, и я изо всех сил сдерживалась, чтобы не разрыдаться. А Вейтон вдруг произнес: — Прости… Прости, что оставил тебя в такой момент и так надолго… Что не сдержал обещания…
— Нет… — я отчаянно замотала головой. — Нет… Это ты прости меня… Прости, что так повела себя… Что подумала… Что оттолкнула… — слова путались, как и мысли, а слезы все же прорвались наружу, побежали по щекам быстрыми ручейками, оставляя мокрые следы на одежде Вейтона.
А он внезапно подхватил меня на руки, и куда-то понес. Оказалось, в нашу беседку, которая была совсем рядом. Там он поставил меня на ноги, заглянул в глаза:
— Тебе не надо ни за что просить прощения, — и стал бережно вытирать мои слезы.
Потом прикоснулся губами к влажной щеке, ловя ими очередную слезинку.
Короткими поцелуями проложил дорожку от скулы до краешка рта, и я уже сама разомкнула губы ему навстречу, жадно ловя его, кусая, вбирая в себя, вспоминая их вкус и узнавая заново. Иногда Вейтон отрывался от моих губ, чтобы осыпать поцелуями лицо, шею, волосы, а цеплялась за его плечи, прижималась теснее, желая обрести опору, потому что ноги уже едва слушались меня, голова кружилась и сбивалось дыхание. А потом наши губы вновь встречались, и мы опять тонули друг в друге, забывая о реальности… Пока Вейтон вдруг сдавленно не застонал, а по его лицу прошла судорога боли.
— Что случилось? — всполошилась я.
— Ничего, все нормально, — он попытался улыбнуться, но после стиснул зубы и прижал ладонь к левому плечу.
— Что там, Вей? — я только сильней забеспокоилась. — Ты ранен?
— Был, — уточнил Вейтон, снова силясь улыбнуться. — Сейчас уже все в порядке.
Почти.
— Почти? — я силой отняла его руку и увидела на ней то, чего боялась: кровь. — Это почти? А ну сядь!
Я заставила его сесть на скамейку, но он продолжал упираться:
— Там ничего страшного, просто, видимо, немного закровоточила рана… От переизбытка чувств, — его губ коснулась усмешка.
— Дурак! — с отчаянием прошептала я. — Зачем обниматься через боль?
— Ты моя анестезия, — он все так же улыбался.
— Покажи, что там у тебя! — потребовала я.
— Эй, а как же «все только после свадьбы»? Забыла наш уговор?
— Прекрати смеяться! Это серьезно!
— И я совершенно серьезен. Честно, — в доказательство Вейтон убрал улыбку с лица, но потом она все равно прорвалась наружу.