Он ушел, а Наталия, вылив в зеленоватую горячую воду, в которой лежала, пол-флакона ароматической эссенции, попыталась придти в себя и расслабиться. Густой и насыщенный запах персика сделал свое дело, она стала погружаться в сладостную дрему, но в ванную вернулся Логинов. Усевшись на низкий белый пуф, отчего его колени поднялись чуть ли не к ушам, он говорил возбужденно и достаточно громко, чтобы разбудить прикорнувшую Наталию:
— Я позвонил Арнольду. У него есть сообщение об этом деле. Это, конечно, ужасно, но Олега Малышева, мужа Златы, недавно нашли у себя в ванне с перерезанными венами… По предварительным сведениям («Звучит как милицейская сводка…») это самоубийство, поскольку квартира была заперта изнутри… Вода переполнила ванну и хлынула на пол… Вот соседка и подсуетилась, вызвала слесаря, а потом уж и милицию… Наталия, как так случается, что где бы ты не появилась, так…
— Не знаю, — она отмахнулась от него и резко поднялась из воды; от тела ее шел пар, оно порозовело и Логинов залюбовался им. — У меня после твоих слов отпала всякая охота лежать в ванне… Я вдруг представила, что вместо воды там горячая кровь… бррр…
На кухне, в привычной обстановке, она хотела было отвлечься от событий последних двух дней, но ничего не вышло. И как бы Соня ни пыталась рассмешить ее новыми анекдотами, которые она вычитала в журналах, мысли все время возвращались к смерти двух молодых женщин: Ольге и Злате. И еще к тем видениям, с которых все и началось.
Дождавшись, пока Игорь уснет, она глубокой ночью зашла в свой кабинет и, притворив за собой двери, села за рояль. Ария Папагено, искаженная до неузнаваемости собственной фантазией, вызвала новые видения. На этот раз она ОКАЗАЛАСЬ в маленькой, но ярко освещенной комнатке, в которой ничего, кроме красного диванчика, двух стульев, да зеркала во всю стену с туалетным столиком, заставленным банками с чем-то разноцветным, не было. «Да это же гримерная…» Туалетный столик словно придвинулся поближе, чтобы Наталия сумела разглядеть большой набор для грима, великое множество тюбиков с кремами и прочими аксессуарами, среди которых выделялись две круглые деревянные болванки на ножках, на которых были нахлобучены смешные театральные парики: один, совсем белый, в буклях, какие носили в восемнадцатом веке в Европе, а второй — вообще розовая резиновая лысина с редкими пейсами, переходящими в бакенбарды.
Наталия, которая, казалось, находилась так близко к зеркалу, что даже чувствовала запах грима и сладковатый аромат цветочных духов, стоящих на столике в пузатом хрустальном флаконе с пульверизатором, напоминающим оранжевую гнилую грушу, чуть не обмерла, когда почувствовала на своем затылке чье-то дыхание. Она повернула голову и чуть не столкнулась с сидевшим на стуле перед этим самым зеркалом мужчиной. Он был обнажен до пояса, а потому видно было, как хорошо он сложен. Крепкий, смуглый и, судя по всему, высокий, он медленно снимал с головы парик (густые черные волосы с прямым пробором, как у русского приказчика девятнадцатого века). Швырнув его в угол стола и оставшись с тонкой пленкой, блестящей клейкой лентой обвитой вокруг лба, он отлепил и ее, затем отвинтил крышку с круглой пластиковой банки, вырвал оттуда большущий клок серой (хирургической) ваты и обмакнув его во что-то жидкое и жирное, стоявшее в точно такой же банке по левую руку, принялся счищать с лица коричневый грим, придававший лицу вид пятидесятилетнего мужчины с соответствующими возрасту глубокими морщинами и складками по обеим сторонам носа.