Отыскав в углу комнаты ведро и поняв его предназначение, она помочилась, но взглянув на белье и увидев небольшое пятно крови, поняла, что сегодня 17 или 18 число. «Теперь буду по месячным определять, сколько прошло месяцев, лет, столетий…» Ей казалось, что теперь она будет бессмертна. Если она вообще жива. «А что, если я уже в аду?»
В умывальнике было немного воды. Она умылась, обломком расчески причесала волосы. На одном из стульев нашла старые мужские джинсы, очень большие… Рваный свитер грязно-розового цвета, мужские ботинки без шнурков, зеленую куртку, подбитую искусственным мехом, нахлобучила на голову вязаную красную шерстяную шапочку с прожженной дырой возле левого уха, и, едва переступая ослабевшими ногами, вышла из комнаты… прямо в снег. Упала. Оглянулась.
Да, жилище представляло собой действительно маленький автобус с высоким крыльцом, с которого она и упала. Гул, который она сначала приняла за шум в голове, оказался звуками работающих мусороуборочных машин. Итак, она была на городской свалке. Снег скрывал нечистоты, поэтому-то она и не сразу сообразила, что это за место… Но машины, делающие свое дело, сказали ей о многом. Кроме того, теперь был известен источник того самого запаха, который, возможно, и привел ее в чувства.
«Ну что ж, пойду в город…»
* * *
К Романову Наталия поехала с водкой.
— Это тебе, Василий, чтобы приводить в чувства слабонервных. Здесь еще копченая скумбрия… Это, чтобы твои руки пахли рыбой, а не копчеными женщинами.
— Вот это разговор, я всегда подозревал, что мы найдем с тобой общий язык… Проходи, тебя кто интересует?
Романов, рыжий и худой, теперь олицетворял собой саму смерть. Когда Наталия слышала что-нибудь о мертвых, то всегда представляла теперь только Василия. «Это ассоциации.»
— Ты уже вскрывал Малышева?
— Да. Он умер от потери крови. Никаких признаков насильственной смерти, — чеканил самым что ни на есть профессиональный образом Василий, — был здоров, как бык… Ты не знаешь, что у них там произошло?
— У тебя ведь и Злата?
— Да уж… Не лицо, а маска из фильмов ужасов. Она что, изменяла ему?
— Вот бы знать… — она ходила вокруг столов, на которых лежали тела мужа и жены Малышевых. — Хотя ты, я думаю, прав. Ревность — один из сильнейших рычагов преступления. Она ослепляет… (и тут она замолчала, поскольку поняла, что, руководствуясь той логикой, кружева которой она так уверенно плела перед Василием, ее саму давно бы уже убили, причем дважды: один раз в роли убийцы выступил бы Валентин, другой — Логинов)…
* * *
Она опаздывала на урок. Уйти из школы сейчас, в середине года, было просто невозможным. Надо было готовить детей к экзаменам, разучивать развлекательную программу к Новому году, который был уже не за горами. Кроме того, устраиваясь на работу, Наталия клятвенно обещала Елизавете Максимовне Бланш, завучу музыкальной школы и ее давней приятельнице, что она год проработает точно. Но с этой муторной работой ей катастрофически не хватало времени на расследования, которые она вела. Хотя на этот раз все было по-другому. Во-первых, ее, можно сказать, никто не нанимал. И никто, естественно, не собирался платить ей за услуги. Во-вторых, если разобраться, то и преступления-то никакого не было, а так — цепь трагических случайностей, которые, кстати, вились вокруг Сары. Но видения-то были! Варфоломеев, например. Ведь она УВИДЕЛА его не случайно. Значит, ожидается очередной труп.