Повернулся спиной к коридору, постучал. Прислушался, и дождавшись ответа – толкнул дверь.
- Приветствую!
Воинский салют Ближнего Круга – как командиру. Пусть подавится, демонское отродье! Приказ – прежде всего! Потом сочтемся…
- А теперь слушайте меня. Когда входите в помещение, где находится другой человек, вы должны сказать «здравствуйте». Повтори, Антонис!
- Дратути! – Антонис повторил незнакомое слово с трудом, хотя память у него очень неплоха. Трудно с первого раза запомнить слово, аналога которому нет в настоящем языке. Демонский язык похоже что очень труден.
А потом беловолосый стал рассказывать о своем мире, и Антонис не верил своим ушам. Он назвал мир Антониса дикарским! И это притом, что демоны не имеют и права владеть личным оружием! Не могут ходить по миру даже с ножом! Как так?! Только рабы не имеют права ходить с оружием – на то они и рабы!
А как отстоять свою честь, если у тебя нет меча? Драться на кулаках? Как чернь? Как простолюдины? Бить морды, разбрызгивая сопли и кровь?!
А грабители? Стражники защитят от грабителей?! Чушь! Стражники, заслышав крики о помощи где-нибудь в портовых районах – тут же прячутся куда подальше! Это тебе не по дворцовой площади прогуливаться, разглядывая благородных девиц! Тут можно и нож под кольчугу словить! Или дубинку по затылку!
Как может человек защитить себя, если у него нет своего, личного оружия? И народ Антониса приэтом – дикарский?! Ах ты ж тварь! Да я тебя…
-…вы меня ненавидите? – на худом лице беловолосого блуждала глумливая улыбочка, и Антонис, кипя от ярости, все-таки не выдержал:
- Очень!
А потом случилось совершенно неожиданное. Беловолосый превратился в тень. Смазанную, без очертаний, без формы – тень!
И Антонис потерял сознание.
Звенело в ушах, голова была пустой, как барабан. И секунд десять Антонис не понимал, где находится, и кто вокруг него. А потом его стошнило, и телохранитель мучительно долго выблевывал из пустого желудка желчь и кислоту, давясь мерзкой жижей, кашляя и сгибаясь в поясе, будто так, стоя на коленях, он молился проклятому демонскому богу в лице беловолосого убийцы.
Под ложечкой тупо болело, и Антонис понимал – его легко, как ребенка, сбили с ног банальным ударом в поддых. Его, опытного бойца, дуэлянта, на счету которого больше двух сотен дуэлей, четверть из которых закончилась смертью противника! Его, убийцу десятков людей! Позор. Это – позор!
А потом он вместе со своими боевыми товарищами безропотно мыл пол, убирая то, что вырвалось из его желудка. Сопровождаемый деланно-участливыми замечаниями беловолосого, очень сейчас похожего на воспитателя офицерской академии, в которой глумление над курсантами поставлено в ранг положенности. В этом было даже что-то ностальгическое. Повеяло юностью – болью, блевотиной, унижениями и силой.