Задумался. Что делать? Если сейчас постучать в дверь – насторожишь тех, кто там находится. А сколько их? Если один-два, это одно дело, если больше – это уже совсем другое. А если там десяток? А если среди них есть одержимые? И тогда конец Юсасу. И все усилия Толи были напрасны. А он, Юсас, не хочет расстраивать Толю. В том числе и своей смертью.
Только возвращаться. Только снова в воздуховод.
Побежал – легко, едва прихрамывая. Если бы кто сейчас его увидел – не поверил бы своим глазам. Пыльный, черный, в одних трусах – демон, да и только! А если бы узнал – тоже бы не поверил глазам. Юсас не может бегать – он же хромой! Он больной! Он стонет и кряхтит, когда встает с кровати и движется к столу! А этот – несется, как охотничья собака! Как безумный заяц! Как лошадь под седлом дурного наездника!
Добежал до входа в систему тоннелей, рванул дверь, заскочил в тоннель, притворил за собой.
В нишу! И быстро-быстро, как поджариваемый с хвоста червяк – в узкий воздуховод!
Тум-тум, тум-тум, тум-тум…локти больно бьются о камни. Шлеп-шлеп, шлеп-шлеп – ладони хлопают по дну воздуховода, поднимая облачка пыли от которой так хочется чихать. Но чихать нельзя. Нужно быть тихим, как крыса, таким же изворотливым и опасным. И умным. Крыса не подставится зазря. Крыса найдет проход, где бы он ни был, влезет в него, и сделает то, что хочет. Для крысы нет преград! И нет жалости.
- Аааа…ооо…ооо…пожалуйста, пожалуйста не надо! Я же все сказал! Я сказал все, что вы хотели! Не надо! Ааааа! Ааааа!
Крики сменились утробным стоном, хрипом, и человек замолчал. Наверное, потерял сознание.
Юсас выдохнул, прижался щекой к холодному камню и задышал – тяжело, со свистом всасывая пахнущий крысиным дерьмом воздух. И воздух показался ему таким сладким, таким желанным…это не запах горелого мяса, и не запах, от которого во рту вкус медной монеты. Это просто дерьмо. И от дерьма вряд ли можно умереть – если конечно не погрузить в дерьмо с головой.
Юсас подполз к отдушине, заглянул в нее, держась подальше от края. В особой осторожности не было никакой необходимости – в комнате достаточно темно. Она освещена только фонарем, висящим над столом, где сидит писарь, да огнем из очага, в котором бьется огонь. В комнате жарко, и если бы не отдушины – было бы совсем невыносимо, но на то она и вентиляция, чтобы делать жизнь обитателей строений не такой уж невыносимой. За исключением тех, кому положено страдать.
Кем положено? Уж точно - не самими страдальцами.
В комнате четверо. Палач – невысокий кряжистый человек неопределенного возраста – от сорока до шестидесяти, а может и больше. Писец – скучающий мужчина лет сорока, который позевывает, время от времени сосредоточенно ковыряя в ухе мизинцем то левой, то правой руки. Двое высоких, крепких мужчин лет тридцати с дубинками и кинжалами на поясе. Вероятно - тюремщики, доставляющие заключенных на допрос и оберегающие сам процесс.