Она отказывалась встречаться со мной взглядом, и я видел, что она на грани. Ее пухлые губы поджались ниточкой, руки сжались в кулаки, челюсти напряглись. Поэтому я кивнул и не погнался за ней, когда она побежала к двери. Я сел обратно на пол и крепко сжал альбом в руках, но так и не нашел в себе сил его открыть. Я тоже больше не мог смотреть.
Моисей
В моей голове мерцал и увеличивался образ Джорджии – расплывшиеся в улыбке губы, карие глаза, светлые волосы, разметавшиеся так, будто она скакала на невидимой лошади. Но нет. Она прыгала на кровати, поверх которой лежал джинсовый плед, отороченный веревкой и усеянный изображениями лассо. Я наблюдал глазами Эли, как она взмыла в воздух и, приземлившись, заключила его в объятия. От его хохота у меня заболела грудь, словно это я смеялся, словно это я не мог перевести дыхание. Джорджия улыбнулась мне, и казалось, будто это я смотрел на нее с подушки, торчащей по бокам головы. Она наклонилась, чтобы поцеловать мое лицо. Лицо Эли.
– Спокойной ночи, вонючка Стьюи! – сказала она, уткнувшись носом в местечко между его шеей и плечом.
– Спокойной ночи, проныра Бейтс! – радостно ответил он.
– Спокойной ночи, твердолобый Дэн! – парировала она.
– Спокойной ночи, грубиян Боунс! – хихикнул Эли.
Я проснулся с рывком. Моя шея затекла, а щека, лежавшая на фотоальбоме Джорджии, увлажнилась от слюны. Я уснул на полу и подложил его себе под голову. Интересно, что меня разбудило: неудобство или сон, в котором Джорджия целовала Эли на ночь? Я сонно поднялся на ноги, и меня сразу же охватило хорошо знакомое чувство присутствия незваных гостей. Мои пальцы сжались и начали леденеть, и я подавил невероятное желание заполнить свежеокрашенные стены чем-то другим. Чем-то живым. Точнее, чем-то, что однажды было живым.
Я осторожно окунулся в воду, сопротивляясь призыву к созданию, и посмотрел сквозь мерцающие водопады, пытаясь увидеть, кто ждал меня по другую сторону. Я хотел снова увидеть Эли. Меня пугало, что он может не вернуться.
Поначалу я думал, что это Молли. У нее были похожие волосы, но когда поток воды уменьшился, я увидел, что ошибся. Я позволил девушке пройти, прижимаясь спиной к стене и наблюдая за ней с любопытством. Она ничего мне не показывала. Не посылала образы дорогих ей людей или видения из своей жизни. Просто шла к стене в гостиной, которую мы с Тагом закрасили белой краской. Мы отбелили все стены, затерли все рисунки. Девушка прижала к ней руку, словно чтила память о них. Это напомнило мне о том, как люди обводили имена солдат на Вьетнамской стене, когда мы с Тагом посещали Вашингтон. Та стена вибрировала от скорби и воспоминаний и притягивала мертвых, когда к ней приходили их родные.