Он показал мне Калико, скачущую по полям, и Джорджию, которая читала и обнимала его, как прежде, но еще и кое-что новенькое. К примеру, куриный бульон с лапшой, которая разбухла до такой степени, что жижи почти не осталось. А еще свои пальцы на ногах, зарывающиеся в землю, будто ему нравилось это ощущение. Я знал, что пальцы принадлежат ему, поскольку они были маленькими, явно детскими, и наблюдал, как он аккуратно выводит свое имя на темной почве. А затем как его руки строят красочную башню, с трудом соединяя кусочки лего один поверх другого.
Видения были чудны́ми – небольшими отрывками и кадрами из жизни маленького мальчика. Но, закрывая глаза, я все равно позволял Эли наполнить мой разум картинками и перебирал их, пытаясь лучше его понять. Мне не хотелось ничего упускать, каждая мелкая деталь имела жизненно важное значение. Когда я уснул, мне приснился сон, что мы вместе возводим стену из миллиона разноцветных пластиковых кирпичиков. Стену, которая не даст ему уйти навсегда, как это произошло с Пиби.
Джорджия
После смерти Эли я старалась проводить как можно больше времени с лошадьми, и каждый раз, когда я работала с одной из них, она неизменно ложилась посредине загона. Не важно с кем – с Сакеттом, Лакки или любой другой лошадью. Стоило мне начать их дрессировать или даже просто общаться, они сразу же ложились, словно слишком устали для чего-либо, кроме сна. Я знаю, что они просто отражали мои чувства. В первое время я ложилась рядом с ними. Мои эмоции было никак не исправить. Одного самоанализа недостаточно. Мое горе было слишком тяжелым. Но когда я заставляла себя подняться, лошади тоже вставали.
В первый год бывали дни, когда Калико отказывалась шевелиться. Она просто стояла неподвижно спиной к ветру. Я думала, это из-за того, что она тоскует по Эли. Но со временем поняла, что лошадь просто отображала меня. Я уже не валилась с ног, но и не двигалась вперед. Поэтому я взяла на себя больше работы, начала лучше о себе заботиться – делала маленькие шажки. Хотя бы для того, чтобы Калико вновь забегала.
В последние пару месяцев лошади начали кучиться вокруг меня, тыкаться мордочками и легонько покусывать. Видимо, они чувствовали мою потребность в прикосновениях. Любая мать вам скажет: ребенок вторгается в ее пространство с самого момента зачатия, и с тех пор это пространство перестает принадлежать ей. Я очень по нему скучала и порой чувствовала острую необходимость его вернуть. А затем Эли умер, и все пространство оказалось в моем полном распоряжении. Не только личное. Космическое пространство. Целые галактики. А я парила в них, мучаясь от боли, и тосковала по тем дням, когда этого пространства не существовало.