Поэтому я продолжал сидеть рядом, наблюдая за женщиной и лошадью, которую она пыталась обольстить, но вскоре воспоминания Эли стали такими громкими, что у меня не осталось выбора, кроме как выслушать их.
* * *
– Мама, а как лошади разговаривают?
– Они не разговаривают, малыш.
– Тогда откуда ты знаешь, чего они хотят?
– Они хотят того же, что и ты. Игр. Ласки. Есть, спать и бегать.
– А они тоже не хотят выполнять поручения?
– Не хотят.
Я смотрел на ее лицо сверху вниз, будто сидел на лошади. Джорджия мило улыбалась и отвечала со смешинкой в голосе, ласково придерживая меня за ногу. Не меня. Эли. Это он показывал мне свое воспоминание. Должно быть, он захотел покататься, и Джорджия водила его по загону. Это тоже происходило на закате, окрашивающем западные холмы и загон мягким золотистым сиянием, землю точно так же пятнали тени и лучи солнца.
Я встряхнулся, пытаясь отделить реальность от видения, но Эли еще не закончил.
– А Калико любит меня?
– Ну конечно! – посмеялась Джорджия, но Эли оставался крайне серьезным.
– Я тоже ее люблю. Но как мне сказать ей об этом, если она не понимает?
– Так покажи ей.
– Как? Сложить руки в форме большого сердца?
Эли согнул свои маленькие ручки в отдаленном подобии на сплющенное сердце. Затем слегка покачнулся в седле, и Джорджия ласково его отчитала.
– Держись за седло, сынок. И нет. Не думаю, что Калико поймет, если ты покажешь ей сердечко. Покажи ей свою любовь хорошим отношением. Заботься о ней. Проводи с ней время.
– Я должен часто ее гладить?
– Было бы неплохо.
– Может, принести ей яблок? И еще ей нравится морковка.
– Только не переборщи. Ты же не хочешь, чтобы ей стало дурно от твоей любви.
* * *
– Моисей!
Джорджия стояла подо мной и хватала меня за ноги, будто пыталась удержать на заборе, а я покачивался из стороны в сторону, как Эли, когда он показывал руками сердечко. Я схватился за соседний столб и спрыгнул в загон, попутно задевая своим телом Джорджию. Мы оба подскочили, и оба отказывались отступать первыми. Конь, которого она дрессировала, Касс, отошел в другую часть загона, и мы остались наедине. Наедине с закатом, лошадьми и воспоминаниями Эли.
– Черт возьми, не делай так больше! Я испугалась, что ты упадешь! – ее лицо находилось так близко, что я видел золотые крапинки в ее карих глазах и небольшую морщинку между бровями, нахмуренными от беспокойства. Но, наверное, я смотрел на нее слишком долго, и ее брови угрюмо сдвинулись к переносице.
– Моисей? – спросила она с сомнением в голосе.
Я оторвал взгляд от ее лица и увидел Эли, по-прежнему сидящего на заборе. Его кудряшки взъерошил легкий ветерок, словно тот тоже знал о присутствии мальчика и приветствовал его дома.