Джорджия плелась по тропинке в спортивных шортах и толстовке, ее длинные волосы были собраны в неряшливый хвостик.
– Моисей?
Облегчение в ее голосе соответствовало облегчению в моем теле, и, преодолев расстояние между нами в три шага, я подхватил ее на руки и уткнулся лицом в ее взъерошенные волосы. И плевать, что моя реакция, наверное, выглядела слишком бурно. Меня еще никогда так не радовали ошибки в моих суждениях.
– Я так волновал… – начали мы в унисон. Я слегка отстранился и присмотрелся к ней.
– Я так волновалась, – повторила Джорджия, и я убрал одну руку с ее спины, чтобы смахнуть волосы с лица.
На ее щеке была какая-то грязь, глаза расширены, зубы стучали. Я осознал, что она вся дрожит, ее руки сомкнулись вокруг меня, словно она пыталась не упасть.
– Джорджия?
В двери дома стояла Мауна Шеперд, крепко держа в руках скалку. Я мимолетно задумался, готовила ли она или схватила ее, чтобы защищаться от безумца, колотящего в ее дверь.
– Джорджия, ты в порядке? – спросила она, переводя взгляд с дочери на меня.
– Да, мам. Я погуляю с Моисеем какое-то время. Не ждите меня, – голос Джорджии звучал твердо, но ее тело продолжало трясти, и меня снова охватил страх. Что-то произошло. В этом я не ошибся.
Мауна ненадолго замешкалась, но затем кивнула.
– Ладно. Ты знаешь, что делаешь, девочка. – Затем обратила внимание на меня. – Моисей?
– Да, мэм?
– Я не вынесу новых душевных страданий. Подари мне радость или уходи. Ясно?
– Ясно.
– Славно. И нам бы не помешало, если бы ты дал всем немного времени. Особенно Мартину.
Я кивнул, но согласия не давал. Время никогда не было моим другом. И я ему не доверял.
Пока мы прогуливались, я продолжала держаться за Моисея, а он крепко обнимал меня одной рукой за плечи, целуя мои волосы каждые пару шагов. Что-то произошло. Не только со мной, но и с Моисеем. Я не могла сдержать дрожь, прокатывающуюся волной по моей спине. Мы дошли до его веранды, но внезапно я поняла, что не готова заходить в дом. Я знала, что Моисей снова закрасил стены и наверняка обработал облупившийся участок. С тех пор, как он приехал из Солт-Лейка, он только и делал, что занимался ремонтом. Но все равно боялась того лица на стене.
– Солнце, на улице холодно, – мягко сказал Моисей, торопя меня зайти внутрь, когда я замешкалась, и его ласка пошатнула мое самообладание.
– Давай просто присядем на минутку, ладно? – прошептала я, опускаясь на крыльцо.
Переменчивый ветер обдувал нас порывами, прежде чем снова залечь и передохнуть какое-то время. Это напомнило мне о том, как я пыталась уложить Эли спать в его младенчестве. Он никогда не поддавался уговорам и отчаянно продолжал играть, вплоть до последней секунды, а затем немного дремал, чтобы набраться сил, и снова брался за старое. Завтра будет вторая годовщина его смерти, и несмотря на то, что напоминание об этом должно приносить боль, я обнаружила, что нахожу в нем легкое утешение.