Мои ладони инстинктивно уперлись в пол, но тут я почувствовала острый укол и отдернула руку, вскрикивая, словно ее укусила сама смерть и собиралась забрать и меня. Задняя часть моих свежевыстиранных джинсов намокла. Я упала в лужу, и на полу валялись осколки. Всего лишь стекло. Не смерть. Но Кэтлин Райт была мертва, и кто-то укрыл ее, зная об этом.
Я схватила полотенце со столешницы и тут заметила, что под ним находились пироги – прекрасные пироги, выстроенные в ряд. Все четыре. Кто-то отрезал кусочек от яблочного пирога. Я на секунду уставилась на эту недостающую часть, думая о том, как Кэтлин попробовала свою выпечку перед смертью. Неожиданно все происходящее стало реальным и оттого более трагичным. Я отвернулась, обматывая кровоточащую ладонь, и начала искать старый телефон на стене. Мне пришлось переступить через Кэтлин, чтобы добраться до него, и от этого меня затрясло.
Я набрала полицию, как нас учили в случаях чрезвычайной ситуации. После пары гудков оператор взяла трубку – деловая женщина, которая задала мне кучу вопросов. Я тараторила ей ответы, в то время как мои мысли сосредоточились на ужасе, о котором я доселе не задумывалась. Где Моисей? Я чувствовала запах краски и слышала чьи-то шаги. Краска подразумевала Моисея. Я повесила трубку, хотя оператор по-прежнему задавала вопросы, на которые я уже ответила. Затем на одеревеневших ногах прошла через дверь в большую гостиную – с мокрыми джинсами, кровоточащей ладонью и замершим сердцем.
Он был весь в краске – голову, руки и одежду пятнали голубые и желтые мазки, алые и оранжевые кляксы, фиолетовые и черные брызги. Моисей был в той же одежде, в какой покинул меня этим утром, но выглядел иначе. Как ни странно, его рубашка была заправлена лишь наполовину, но не это удивило меня больше всего. И близко нет. Стены тоже покрывала краска, но не брызги и кляксы.
Картина выглядела безумной и завораживающей, контролируемым хаосом и детализированной деменцией. Моисей рисовал прямо поверх картин и окон. Исполосованные краской занавески тоже стали частью рисунка, словно он не мог остановиться и отодвинуть их. Судя по масштабу его творения, он занимался этим часами. Там были и граффити, и лошади, и люди, которых я никогда не видела. Коридоры и тропы, двери и мосты. Будто Моисей перебегал с места на место, изображая все, что необъяснимо попадалось ему на глаза. Лицо женщины над корзиной с бельем. Ее светлые длинные волосы струились вокруг корзины, полной младенцев. Рисунок был одновременно прекрасным и ненормальным, наброски сливались друг с другом без какой-либо логики. И перед всем этим стоял Моисей, уперев руки в бока и глядя на участок стены, который еще не успел заполнить.