В тот момент между собой схлестнулись «советская архаика» и «либеральный постмодернизм». Россию заполонили вечно вчерашние (если не позавчерашние) люди, застрявшие в «золотом веке» советской цивилизации — брежневских 70-х, которых распирало от вовремя не реализованных амбиций. Их было много, и каждому из них снился свой персональный «советский» сон: кому — империя, кому — равенство в бесправии, а кому — бесправие без равенства. Именно в этот момент, когда значительная часть среднего класса почувствовала острую аллергическую реакцию на вдруг вылезший из щелей прошлого и заполонивший все вокруг «совок», на политическом горизонте появился Навальный и «открыл форточку».
Навальный своим успехом продемонстрировал, что в России к политической жизни просыпается поколение, сознание которого свободно от ностальгических «совковых» стереотипов, и что это поколение хочет оформить Россию по-своему — повеселее и повыразительнее. По сути, Навальный заново похоронил «советский уклад», он сделал его смешным. Теперь «скучного» Путина можно было любить только за деньги. Он больше не был cool. Переменчивое сердце общества было отдано другому герою.
В принципе мавр Навальный сделал свое дело и на том этапе мог уже уходить. Но он, конечно, никуда не ушел, потому что стал не столько оппозиционным политиком, сколько законодателем политической моды. И если оппозиционного политика можно закатать, раскатать, оболгать и так далее, то что делать с модой, не знает никто.
Сила Навального не в том, что у него какая-то особо ценная программа, он популярен не потому, что все поверили, будто он самый честный, за ним идут не потому, что он самый умный. Он учит людей не думать, а дышать. Естественно, что в стране, где главным дефицитным товаром является свежий воздух, продавец воздуха становится самым востребованным человеком.
Поэтому власти так трудно «опорочить» Навального — ни спирт его не берет, ни дрова. В общем и целом людям уже все равно, какой на самом деле Навальный, им важно то, что он для них делает. Люди не хотят закидывать камнями человека, который подает свежий воздух в подводную лодку, которая давно утонула.
Триггер контрреволюции
По-настоящему власть испугалась тогда, когда пик уличных протестов уже прошел. Осознание серьезности проблемы пришло после выборов мэра Москвы, на которых столица отвесила Кремлю пощечину. Московские выборы стали «отсечкой» для власти, серьезно озадачив ее, — это была не столько политическая победа Навального, сколько психологическое поражение Путина. Они обозначили тот рубеж, после которого возникает стойкое отторжение власти массовым сознанием. Подобный рубеж советская власть прошла в 1987 году после знакового Пленума ЦК КПСС, на котором московский партийный лидер Борис Ельцин путано и невнятно озвучил свое новое политическое кредо.