Революция и конституция в посткоммунистической России. Государство диктатуры люмпен-пролетариата (Пастухов) - страница 181

Эпизод с «Боингом» замечателен помимо всего прочего тем, что продемонстрировал, что никакого реального желания воевать с Западом Кремль не имеет и перспектива настоящей войны, не только «горячей», но и «холодной», его по-настоящему пугает. За время, прошедшее с той бурной ночи, когда многим в Кремле показалось, что «судный день» наступил, утекло много воды. Кремль научился имитировать «храбрость», перетекающую порой в откровенную «наглость», и теперь просто так его не напугать. Это храбрость зайца, который от страха только громче и громче поет свою песенку о том, что ему все равно, что там делают волки с Уолл-стрит.

На самом деле — не все равно. И с той ночи после «Боинга» мало что изменилось. Москва панически боится того, что Запад наконец отмобилизуется и ответит консолидировано и жестко. Просто несколько лет попустительства, когда, чтобы Москва ни делала, к ней применялись меры, которые больше напоминали раздражающий укус пчелы, а не железную хватку бульдога (высылка дипломатов и показательная порка Дерипаски — это не хватка бульдога), убедили Кремль в том, что он может бесконечно долго играть с Западом в покер. Этим он и занимается, сделав «стратегический блеф» чуть ли ни единственным и универсальным инструментом своей внешней политики.

Еще в самом начале разворачивающегося конфликта с Западом Путин выступил в Сочи на Валдайском клубе с программной речью, значение которой не было по достоинству оценено. Она так и не стала объектом серьезного критического анализа, хотя, безусловно, его заслуживает. Фанаты Путина убеждены в том, что в ней нечего критиковать, в то время как его антагонисты уверены в том, что в ней нечего анализировать.

Истина между тем, как это часто случается, оказалась хрупким цветком, растущим на нейтральной полосе: и России, и миру есть над чем задуматься и что покритиковать в речи российского лидера. Мало кто понимает, что в Сочи, по сути, был оглашен манифест альтернативной Европы, в строительстве которой Россия намерена принять самое живое и непосредственное участие. Ошибаются те, кто думает, что Россия намерена уйти из Европы. Напротив, как стало очевидным в Сочи, она семимильными шагами идет в Европу для того, чтобы сделать «русскую весну» священной.

Общим местом в рассуждениях о политическом режиме, установившемся в России после распада СССР, стало утверждение, что, хотя этот режим и является авторитарным, он не может быть устойчивым даже в среднесрочной перспективе, поскольку, в отличие от коммунистического режима, не опирается на идеологию. И отчасти — по крайней мере, до самого последнего времени — так оно и было. Даже остервенелая пропагандистская кампания, начало которой положил конфликт с Украиной, не стала доказательством обратного, так как примитивный трайбалистский шовинизм, пусть даже выраженный весьма экспрессивно, не тянет на метаидеологию, способную обеспечивать устойчивость власти в течение сколько-нибудь длительного срока. Эмоции, как правило, иссякают достаточно быстро, долго живут только идеи. Но именно идей в широко разрекламированной «русской весне» практически никаких и не было.