На следующий день пошли в церковь. Казаки принарядились, в Георгиевских крестах[63] и медалях за прошлые кампании, таких кавалеров было больше половины, даже у моего денщика заметил медаль за Турецкую войну 1877-78 г в серебре и Анненскую медаль (или «Знак отличия ордена Святой Анны)[64].
– Иван Ефремович, за что пожалован Анненской медалью и так ясно, – сказал я, подразумевая безупречное выполнение обязанностей Артамоновым, – а вот за прошлую войну в серебре за что награжден: за Шипку или за Баязет?[65]
– За Шипку, ваше высокородие, – ответил денщик, – там ноги и поморозил, вот, ревматизмом страдаю теперь.
Мне как-то совестно стало, что пожилой и больной человек поехал меня, барчука, сопровождать в этот поход. Вспомнил, что видел красивую мягкую обувку на базаре, что вообще-то редкость, здесь даже аристократия ходит босиком, хотя рас Мэконнын всегда был в расшитых сафьяновых полусапожках. Надо посмотреть размер обуви моего Ефремыча и зайти в ту лавку. А то вообще, зайти вместе с ним и померить – обувь ведь по ноге покупают, нет, все же надо сделать сюрприз.
В церкви было достаточно необычно. Шла служба, но молящихся было немного, видимо еще не все проснулись после ночи «скакания и пения». Казаки, сняв фуражки, перекрестились на образ Георгия, который был по-абиссински босым на коне с леопардовым чепраком и поражал копьем здоровенного крокодила. В общем, что видим, то и пишем. Посмотрели рядом на большой вертеп, где одинаково темноликие Иосиф с Марией принимали подношения темноликих волхвов. В колыбельке из яслей – темненький и курчавый младенец-Христос. Рядом стояли большие барабаны в которые вчера «наяривали» служители культа, впрочем, один из там-тамов был задействован – по нему негромко и ритмично бил ладонью церковный служка, задавая ритм пению: священник с амвона читал молитву, ее строки пелись прихожанами под ритм барабана. Не скажу, что это было благолепно, но интересно и по-своему завораживало. К нам подошел один из священников с железным посохом, видимо, старший над всеми. Увидев на серебряных крестах на груди казаков изображение Георгия Победоносца, сказал вопросительно: «Георгис?» и показал на икону. Казаки закивали, да, мол, Егорий, Георгий Победоносец. Тогда священник с посохом ударил им в пол и громко сказал: «Георгис! Георгис ашкер, Москов ашкер» и все вокруг загомонили «Георгис ашкер, Георгис ашкер». Священник с аналоя перекрестил казаков, те в ответ поклонились, что вызвало бурю восторга у прихожан. Повторяя «Георгис ашкер» они пытались до нас дотронуться, как бы убедиться, что мы им не привиделись. Казаки были по настоящему тронуты такими бурными проявлениями радости. Наконец, мы направились к выходу. Я стал искать глазами копилку, куда бросают денежные приношения в храм, но увидел только большое блюдо, куда складывали фрукты, принесенные в качестве дара продукты, но не монеты. В конце концов, я дал десять талеров старшему священнику, чем вызвал его благодарность. Крестя нас и повторяя «Георгис ашкер», он проводил казаков до дверей и осенил крестом, те в ответ поклонились, а, когда священник вернулся в храм, перекрестились на крест над храмом.