Вскоре она опять уехала и, насколько мне известно, до сих пор не вернулась. Но я живу в страхе, что однажды это случится. Иштар Мистик не забывает и не прощает.
Очевидно, Джордж считал свою историю законченной.
— Но что произошло? — спросил я.
— Вы не понимаете? Ее биохимию Азазел перестроил так, что алкоголь эффективно перерабатывался во фрагменты из двух атомов углерода с двойной связью, а это — кирпичи для строительства жиров, углеводов и белков. Алкоголь стал для нее нормальной пищей. Пила же она, как двухметровый насос, — неимоверно. Все это превращалось в двухуглеродные фрагменты, а потом — в жир. Одним словом — разжирела, двумя словами — как бочка. Вся эта горделивая красота скрылась под слоями и слоями сала.
Джордж встряхнул головой, отгоняя ужасные воспоминания и бесполезные сожаления, и повторил:
— Вред пьянства измерить невозможно.
— Я знавал одного человека, слегка похожего на вас, — сказал Джордж.
Он сидел у окна в ресторанчике, где мы с ним обедали, и задумчиво в это окно смотрел.
— Удивительно, — сказал я. — Я-то думал, что я один такой.
— Так и есть, — подтвердил Джордж. — Этот человек был только слегка на вас похож. Что же касается умения царапать, царапать и царапать бумагу без малейшего участия мозга — здесь вы недосягаемы.
— На самом-то деле я пользуюсь текст-процессором, — заметил я.
— Употребленное мной выражение «царапать бумагу» — это то, что настоящий писатель понял бы как метафору. — Он оторвался от своего шоколадного мусса и тяжело вздохнул. Вздох был мне знаком.
— Вы собираетесь опять пуститься в полет фантазии по поводу Азазела, Джордж?
— Вы так часто и неуклюже фантазируете сами, что потеряли способность воспринимать правду, когда она вам в уши гремит. Но не беспокойтесь, слишком эта история печальна, чтобы еще и вам ее рассказывать.
— Но вы все равно собираетесь ее рассказать, правда ведь, Джордж?
Он снова вздохнул.
Вон та автобусная остановка, говорил Джордж, напоминает мне про Мордехая Симса, который зарабатывал себе на скромную жизнь, заполняя бесконечные листы бумаги разнообразной ерундой. Конечно, не столько, сколько вы, и не такой ерундой, потому-то я и сказал, что он лишь немного похож на вас. Справедливости ради скажу, что кое-что из его творений я читал и иногда находил вполне сносным. Не хочу задевать ваши чувства, но вы никогда до таких высот не поднимались — по крайней мере, судя по критическим обзорам, поскольку до того, чтобы читать ваши опусы самому, я никогда не опускался.
Мордехай отличался от вас и еще в одном отношении: он был крайне нетерпелив. Вы посмотрите на свое отражение вон в том зеркале (если вы не имеете ничего против подобного зрелища) и оцените, как небрежно вы тут сидите — рука брошена на спинку стула, и вам совершенно все равно, намараете ли вы сегодня свою норму бессвязных слов или нет.