— Отказаться? А как? Вы же видели сегодня утром. Если я отказываюсь от такси, тут же приходит другое, только и всего. Пятьдесят раз могу я отказаться, и оно придет пятьдесят первый. И так во всем. Я уже совсем вымотался.
— А что, если вам просто зарезервировать себе часок-другой для раздумий в тишине кабинета?
— Именно так! В тишине кабинета. А оказалось, что я могу думать, лишь переминаясь с ноги на ногу на перекрестке, или на каменной скамейке зала ожидания, или в столовой без официанта. Мне нужен источник раздражения.
— Но вы же раздражены сейчас?
— Это не то же самое. Можно злиться на несправедливость, но как злиться на всех этих нечутких олухов за ненужную доброту и предупредительность? Я не раздражен сейчас, а всего лишь печален.
Это был самый несчастливый час, который я когда-либо провел в баре «Счастливый часок».
— Клянусь вам, Джордж, — говорил Мордехай, — я думал, что меня сглазили. Как будто фея, не приглашенная на мои крестины, нашла наконец что-то похуже, чем постоянные потери времени. Она нашла проклятие исполнения любых желаний.
Видя его столь несчастным, я с трудом удержался от недостойных мужчины слез, тем более что этой неприглашенной феей был я, и он, не дай бог, как-нибудь об этом дознается. Он мог бы тогда убить себя или — страшно даже подумать — меня.
А потом пришел настоящий ужас. Спросив счет и, разумеется, моментально получив, он бросил его мне, рассмеялся фальшивым, кашляющим смешком и сказал:
— Давайте-ка заплатите. А я пошел.
Я заплатил. А что мне было делать? Но полученная рана и сейчас иногда напоминает о себе перед ненастьем. Я ведь для него укоротил жизнь Солнца на два с половиной миллиона лет, и я же должен был платить за выпивку? Где справедливость?
Мордехая я с тех пор не видел. Я слыхал, что он уехал из страны и стал бродягой где-то в южных морях.
Не знаю, чем там занимаются бродяги — думаю, вряд ли гребут деньги лопатой. Одно я знаю: если он будет стоять на берегу и захочет, чтобы пришла волна, она придет тут же.
Тем временем недовольный официант принес нам счет и положил его между нами, а Джордж талантливо, как и всегда, изобразил задумчивую рассеянность.
Я спросил:
— Джордж, вы ведь не собираетесь просить Азазела сделать что-нибудь и для меня?
— Вообще-то нет, — ответил Джордж, — К сожалению, старина, вы не тот человек, с которым связаны мысли о благодеяниях.
— И вы не собираетесь для меня ничего сделать?
— Абсолютно.
— Тогда, — сказал я, — я плачу по счету.
— Это, — ответил Джордж, — самое меньшее, что вы можете сделать.