Вскоре после этого я должен был переехать в другую часть города и потерял контакт с Мэгги. Но где-то лет через одиннадцать я вернулся в связи с инвестициями в работу некоего моего друга по изучению скаковых лошадей. Я выкроил возможность навестить Мэгги, которая обладала, кроме прекрасно спрятанной красоты, талантами великолепной поварихи. Я угадал к ланчу. Октавиус уже ушел на работу, но я, как человек альтруистичный, доел за него его порцию.
Однако я не мог не заметить, что на лице у Мэгги лежала какая-то тень печали. Когда мы уже пили кофе, я спросил:
— Мэгги, что-нибудь не так? Ваш брак не оказался счастливым?
— Ну что вы, дядя Джордж, — энергично возразила она, — наш брак заключен на небесах. Хотя мы и бездетны, мы так заняты друг другом, что почти и не чувствуем этого лишения. Мы просто купаемся в вечной любви, и больше нам просить у жизни нечего.
— Понимаю, — сказал я, с трудом удержавшись от комментариев. — Но почему тогда у тебя на лице какая-то грустная тень?
Она заколебалась, но потом ее прорвало:
— Вы такой чуткий, дядя Джордж, от вас ничего не скроешь. Да, есть одна вещь, которая подсыпает песок в колеса счастья.
— И это?
— И это — моя внешность.
— Твоя внешность? А что тебя не устраивает…
Окончание фразы я проглотил, не будучи в силах его подобрать.
— Я некрасива, — сказала Мэгги таким тоном, каким сообщают очень глубокую тайну.
— А! — сказал я.
— А я хотела бы быть красивой — ради Октавиуса. Я хочу быть симпатичной только для него.
— А он когда-нибудь делал замечания насчет твоей внешности? — осторожно спросил я.
— Октавиус? Конечно нет. Он гордо страдает молча.
— Откуда же ты тогда знаешь, что он страдает?
— Так мне подсказывает женская интуиция.
— Но, Мэгги, ведь Октавиус и сам — ну, не очень красив.
— Как вы можете? — возмутилась Мэгги. — Октавиус прекрасен!
— А он, наверное, думает, что ты прекрасна.
— Ну что вы! — сказала Мэгги. — Как он мог бы такое предположить?
— Ладно. Он интересуется другими женщинами?
— Дядя Джордж! — Мэгги была шокирована. — Что за низкая мысль! Вы меня удивляете. Октавиус ни на кого, кроме меня, не смотрит.
— Так какая тогда разница, красива ты или нет?
— Но ведь для него же. Дядя Джордж, я хочу быть красивой для него.
И вдруг, уткнувшись мне в плечо самым неожиданным и неприятным образом, она стала поливать слезами мой пиджак. Когда она закончила, его можно было выжимать.
Я тогда уже был знаком с Азазелом — демоном ростом в два сантиметра. Может быть, я вам о нем случайно… Послушайте, вот такое демонстративное бормотание: «Тошнит уже» — это просто неприлично. Те, кто пишет так, как вы, вообще не должны бы упоминать ничего, что связано с тошнотой читателя или слушателя.