Джордж сказал:
— Это мне напомнило об одной вещи, старина, — не мог бы я одолжить у вас пять долларов этак на недельку? Максимум десять дней.
Я достал бумажку в пять долларов, поколебался и сказал:
— Джордж, ваша история того стоит. Возьмите насовсем. Это ваши деньги (в конце концов, любая ссуда Джорджу оборачивается подарком де-факто).
Джордж принял банкнот без комментариев и вложил его в изрядно потрепанный бумажник. (Он, наверное, был потрепан, еще когда Джордж его купил, потому что с тех пор не использовался.) А потом он сказал:
— Возвращаясь к теме: могу я одолжить у вас пять долларов на недельку? Максимум десять дней.
Я опешил:
— Но ведь у вас есть пять долларов!
— Это мои деньги, — сказал Джордж, — и вам до них дела нет. Когда вы у меня занимаете, разве я комментирую состояние ваших финансов?
— Да я же никогда…
Я осекся, вздохнул и дал Джорджу еще пять долларов.
Есть многое на неве и земле…
Во время обеда Джордж был непривычно тих. Он даже не стал меня останавливать, когда я решился просветить его, рассказав несколько из многочисленных придуманных мной за последние дни острот. Он лишь слегка фыркнул на лучшую из них.
За десертом, горячий пирог с черникой, он тяжело вздыхал из самой глубины своего чрева, обдавая меня не слишком приятным напоминанием о съеденных за обедом омарах.
— В чем дело, Джордж? — спросил я наконец, — Вы чем-то озабочены.
— Меня иногда забавляет, — ответил Джордж, — ваша вот такая спонтанная чуткость. Обычно вы слишком глубоко уходите в свои писательские мыслишки, чтобы замечать страдания других.
— Но уж если мне удалось такое заметить, — настаивал я, — то пусть те усилия, которых это мне стоило, не пропадут зря.
— Я просто вспомнил своего старого приятеля. Бедняга! Виссарион Джонсон его звали. Полагаю, вы о нем ничего не слышали.
— И в самом деле не слышал, — сказал я.
— Увы, такова слава мирская, хотя, я думаю, нельзя пенять человеку за то, что его не знает личность с вашим ограниченным кругозором. Виссарион же был великим экономистом.
— Это вы нарочно, — сказал я. — Даже вы не позволите себе такой неразборчивости в знакомствах.
— Неразборчивости? Виссарион Джонсон был весьма почтенным и образованным человеком.
— Нисколько в этом не сомневаюсь. Я имею в виду всю профессию в целом как таковую. Мне рассказывали анекдот, как президент Рейган, работая над федеральным бюджетом, встретился с математическими трудностями и обратился к физику: «Сколько будет дважды два?» Физик немедленно ответил: «Четыре, мистер президент». Рейган немножко посчитал на пальцах, сбился и спросил у статистика: «Сколько будет дважды два?» Статистик подумал и дал следующий ответ: «Мистер президент, последние опросы среди учеников четвертых классов дают выборку ответов со средним значением, разумно близким к четырем». Но поскольку дело касалось бюджета, президент решил проконсультироваться у специалистов самого высокого класса. И поэтому он обратился к экономисту: «Сколько будет дважды два?» Экономист сдвинул темные очки на нос, быстро глянул по сторонам и спросил: «А сколько вам нужно, мистер президент?»