— Кого? — спросила Бузинушка, будучи, как истинный художник, далека от событий внешнего мира.
— Пигмалиона. Это из древней истории. Пигмалион был скульптором, таким как ты, только мужского пола. И он так же, как и ты, изваял красивую статую, только по свойственным мужчинам предрассудкам он изваял женщину и назвал ее Галатея. Статуя была столь прекрасна, что Пигмалион ее полюбил. Видишь, все как у тебя, только ты — живая Галатея, а статуя — изваянный Пиг…
— Нет! — резко возразила Бузинушка. — Не жди, что я его буду называть Пигмалионом. Грубое, простецкое имя, а мне нужно поэтическое. Я его называю… — Голос ее пресекся, она глотнула и продолжила: — Хэнк. Что-то такое мягкое есть в имени Хэнк, что-то такое музыкальное, чему отзывается сама моя душа. А что там дальше было с Пигмалионом и Галатеей?
— Обуреваемый любовью, — начал я, — Пигмалион взмолился Афродите…
— Кому-кому?
— Афродите, греческой богине любви. Он взмолился ей, и она, из хорошего к нему отношения, оживила статую. Галатея стала живой женщиной, вышла замуж за Пигмалиона, и они жили долго и счастливо.
— Гм, — промычала Бузинушка, — Афродиты этой, наверное, на самом деле нет?
— В действительности, конечно, нет. Хотя с другой стороны… — Я не стал продолжать. Не было уверенности, что Бузинушка правильно поймет упоминание о моем двухсантиметровом демоне Азазеле.
— Плохо, — сказала она, — Вот если бы кто-нибудь мог оживить для меня моего Хэнка, превратить этот холодный, твердый мрамор в теплую мягкую плоть, я бы для него… О дядя Джордж, ты только представь себе, каково было бы заключить в объятия Хэнка и почувствовать под ладонями мягкость, мягкость… — Она чуть не мурлыкала на этом слове от воображаемого чувственного наслаждения.
— Дорогая Бузинушка, — сказал я, — мне бы не хотелось воображать, что это делаю я сам, но я понимаю — ты нашла бы это восхитительным. Однако ты говорила, что, если бы кто-нибудь превратил мертвый твердый мрамор в живую мягкую плоть, ты бы что-то там для него сделала. Ты имела в виду что-нибудь конкретное?
— Конечно! Такому человеку я бы дала миллион долларов.
Я сделал паузу, как и любой бы на моем месте — из чистого уважения к сумме, — а потом спросил;
— Бузинушка, а у тебя есть миллион долларов?
— У меня два миллиона кругленьких баксов, дядя Джордж, — сказала она в своей простодушной и непосредственной манере, — и я буду рада отдать в этом случае половину. Хэнк этого стоит, тем более что я всегда могу наляпать еще несколько абстракций для публики.
— Это ты можешь, — согласился я. — Ладно, девочка, выше голову, и мы посмотрим, чем может тебе помочь дядя Джордж.