Я со страхом думал о том, к чему это может привести, потому что знал обоих юношей с тех пор, как они надели свои первые очки (Манфред был немного близорук, Эбсалом, напротив, дальнозорок, и оба страдали умеренным астигматизмом).
«Увы, — размышлял я, — Их священная мальчишеская дружба, несомненно, разрушится, потому что оба стали сильными мужчинами и будут сражаться за Эвтерпу. Прижав ладони к сердцу, Манфред говорил, она была “истинным загляденьем”, или, как возглашал Эбсалом, вознеся руки к небесам, “не могла не радовать глаз”».
Но я ошибался. Несмотря на божественную Эвтерпу, оба оптика стали более близки друг к другу, чем рядом посаженные глаза, и достигли идеального согласия.
Они договорились, что по вторникам и пятницам свидания Эвтерпе, если, конечно, они могут встретиться, будет назначать Манфред, а по понедельникам и четвергам такая же возможность будет предоставлена Эбсалому. По выходным же они будут действовать вместе. Водить девицу по музеям, в оперу, в поэтические кафе, угощать скромными обедами в какой-нибудь уютной закусочной. Жизнь превратилась в вихрь удовольствий.
Вы можете спросить: а как же среды? В этом вопросе проявлялось истинное благородство просвещенных молодых мужчин. По средам Эвтерпа могла встречаться с другими мужчинами, если того желала.
Чувство Манфреда было чистым, как и у Эбсалома. Они хотели, чтобы Эвтерпа сама сделала выбор, даже если это означало, что какой-нибудь оболтус, совсем не оптик, будет смотреть в ее глаза, тяжело дышать и лепетать всякую чушь…
Что ты имеешь в виду, говоря, что тебе интересно, кто целует ее сейчас? Почему делаешь преждевременные и ложные выводы, если я пытаюсь последовательно и точно описать все события?
Некоторое время все шло гладко. Не было недели, чтобы Манфред не поиграл с молодой дамой в казино, а на следующий день Эбсалом играл ей волнующую мелодию на обернутой папиросной бумагой расческе. Безмятежные времена.
По крайней мере, так мне казалось.
А потом ко мне пришел Манфред. И мне показалось, стоило только посмотреть на его изможденный вид, что я все понял.
— Бедняга, — промолвил я, — только не говори, что Эвтерпа предпочитает Эбсалома.
(В этом отношении я был нейтрален, старина, и собирался скорбеть, если бы любой из них получил, образно говоря, в глаз.)
— Нет, — сказал Манфред, — этого я не скажу. Пока. Но так долго продолжаться не может, дядя Джордж. Я попал в затруднительное положение. У меня красные и опухшие глаза, а Эвтерпа вряд ли станет относиться с уважением к оптику, глаза у которого не соответствуют нормальным.