Так или иначе, Азазел слонялся взад и вперед по краю стола, подергивая тонким хвостом, а его крохотные рожки засветились и посинели от мысленных усилий.
— Ты просишь о здоровье, — сказал Азазел. — Просишь о нормальности. Просишь о состоянии равновесия.
— Я знаю, о чем прошу, о Божественное и Универсальное Всемогущество! — воскликнул я, стараясь скрыть нетерпение. — Я прошу, чтобы мой друг не простужался. Ты с ним встречался. Изучал его.
— А больше ты ничего не хочешь? Только избавить его от этих отвратительных, связанных с мерзкими выделениями из слизистых оболочек простуд, которыми вы, полускотские обитатели этой истонченной червями планеты, постоянно страдаете? Думаешь, можно осветить один угол, не осветив всю комнату? Мне что, показать, насколько сильно и злонамеренно искажено равновесие четырех гуморов в представленном тобой экземпляре?
— Равновесие четырех гуморов? Посвященный, гуморы вышли из моды еще при Геродоте.
Азазел в упор посмотрел на меня.
— А что такое гуморы, по-твоему?
— Четыре жидкости, которые, как считалось, управляют телом: кровь, мокрота, желчь и черная желчь.
— Омерзительно, — сказал Азазел. — Остается только надеяться, что этот Геродот был навеки проклят людьми. Четыре гу-мора — это четыре умонастроения, которые, если их привести в идеальное равновесие, не могут не привести в состояние нормальности и здоровья бесполезное тело даже такого ничтожного паразита, как ты.
— А ты можешь привести в идеальное равновесие гуморы моего кишащего паразитами друга?
— Думаю, могу, но сделать это будет не легко. Я не хочу к нему прикасаться.
— И не надо. Его даже нет здесь.
— Я не хочу вступать с ним даже в астральный контакт. Ведь после этого я должен буду выполнить обряд очищения, который длится почти неделю и может быть весьма болезненным.
— Я знаю об этом, о Суть Совершенства, но ты ведь легко решишь проблему и без астрального контакта.
Азазел, как всегда, просиял, услышав лесть, и навострил рожки.
— Да, смею заметить, легко, — произнес он и не обманул.
Манфреда я увидел на следующий день. Он явно светился здоровьем.
— Дядя Джордж, — сказал он, — эти упражнения с глубокими вдохами, о которых ты мне говорил, очень мне помогли. Простуда исчезла между первым и вторым вдохами. Мои глаза перестали слезиться, краснота пропала, воспаление исчезло, и теперь мне не стыдно смотреть в лицо целому миру. Не знаю, в чем дело, — продолжил он, — но я чувствую себя совершенно здоровым. Я похож на хорошо смазанную машину. Мои глаза подобны фарам чудесного локомотива, который несется по сельской местности.