А поскольку желудочек оставался расслабленным, кровь должна поступать с другой стороны — из правого предсердия. Путь к нему преграждал трехстворчатый клапан, но теперь он начал распахиваться настежь.
Огромная морщинистая щель расширилась, вот уже появилось что-то вроде коридора, коридор раздался еще больше, и путь вперед был открыт.
— Пошел! — заорал Микаэлс не своим голосом, — Пошел! Пошел!
Его крик потонул в громе сердцебиения и гуле двигателей субмарины. «Протей» ринулся вперед, миновал клапан и оказался в желудочке. Через мгновение желудочку положено сократиться, и кровяная буря раздавит, расплющит корабль, как пустой спичечный коробок, убьет команду — а через три четверти часа Бинес погибнет.
Грант затаил дыхание. Отгремело эхо диастолы, наступила тишина и… Ничего!
Полное беззвучие.
— Я хочу это видеть! — крикнул Дюваль.
Он взлетел по лестнице и сунул голову в стеклянный купол — единственное место на корабле, откуда более-менее свободно просматривалось все, что творится вокруг.
— Они остановили сердце! — ликовал доктор, — Идите сюда, вы только посмотрите!
К нему присоединилась Кора, а потом и Грант.
Трехстворчатый клапан открылся наполовину, да так и замер. Вся внутренняя поверхность клапана была выстлана толстыми переплетающимися волокнами, которые прикрепляли клапан к нутру самого желудочка. Эти волокна и оттягивают назад створки-лепестки, когда желудочек расслабляется, и удерживают в закрытом состоянии, не дают распахнуться, когда желудочек сжимается.
— Какая чудесная архитектура, — заметил Дюваль. — Это просто потрясающе — смотреть изнутри на закрытый клапан сердца. Его удерживают канаты, мощь и хрупкость которых человек превзойти не в силах, как ни старается.
— Если мы останемся здесь, чтобы насладиться зрелищем, доктор, это будет последнее, что мы увидим, — ответил Микаэлс. — Полный вперед, Оуэнс, держитесь левой стороны. Туда, к полулунному клапану. У нас всего тридцать секунд, чтобы выбраться из этой западни.
Если это и была западня — в чем никто не сомневался, — то западня, безусловно, прекрасная. Могучие колонны волокон подпирали стены, они разветвлялись, змеились странными корнями, которые намертво вросли в противоположные стены. Казалось, путешественники попали в какой-то гигантский зачарованный лес, где громадные безлистые деревья накрепко сплелись в диком хороводе, и этот удивительный клубок поддерживал и сохранял в целости самую главную мышцу человеческого тела.
Эта мышца, сердце, является не чем иным, как сдвоенным насосом, который начинает работать задолго до рождения человека и не останавливается до самого последнего предсмертного вздоха. Оно стучит непрестанно, не ослабевая ни на миг, при любых обстоятельствах. Ни одно сердце любого другого млекопитающего не делает более биллиона ударов за всю, даже самую долгую жизнь. А ведь после биллионного удара сердца человек только входит в средний возраст, в самый расцвет силы и жизнедеятельности. Люди — и мужчины, и женщины — бывало, жили так долго, что их сердце успевало сделать свой трехбиллионный удар.