Медленно и небрежно, словно бы без всякого желания, я принял гармонь, продел под ремень правую руку, склонился ухом, чуть сморщился, напрягая слух, тихо тронул один за другим три созвучных клавиша и замер. Гармонь мягко и доверчиво отозвалась. Вся эта процедура мне самому была ни к чему, но так, я знал, поступали настоящие гармонисты, и я прошелся легкими переборами вниз до самого высокого голоса. Я глядел в сторону, но боковым зрением видел, что на хозяина это произвело впечатление. С каждым звуком он все ближе и ближе подавался к гармони и тоже, подобно мне, хмурился и ловил ухом что-то скрытое в ней.
Если бы знали мои слушатели, что в эти короткие мгновения на самом деле творилось во мне! Несмотря на всю свою показную небрежность, на табурет я садился, словно это был скрытый фугас, гармонь ставил на дрожащие колени, а в душе молил бога об одном — только бы гармонь оказалась по руке, только бы не оконфузиться перед комиссаром; конечно, если провалюсь, будет стыдно и перед этим ревнивым инвалидом, но его я вижу в первый и, может, в последний раз, а комиссар так надеется на меня… Хоть бы знать, как играет сам хозяин! Вдруг мое доморощенное умение вызовет у него смех… Нет, смеяться-то он, конечно, не будет. Все музыканты — во всяком случае гармонисты — завистливы к тем, кто играет лучше их, и милостивы к слабейшим.
Гармонь у старика — чудо! И где только делают такие: мехи упругие, клавиши отзывчивые, чуть коснешься — и уже рвется из утробы полный и чистый голос.
Я сунул под ремень левую руку, нащупал нужную пару басов, для уверенности рявкнул ими и повернулся к Малюку:
— Что играть?
— Что можешь, то и играй. Вальс можешь?
Я умел «На сопках Маньчжурии», но, чтобы не искушать судьбу, начал что попроще — «Ночь светла…».
Был в этом медленном и плавном романсе несложный, но красивый переход из минора в мажор и обратно, который я когда-то научился выводить басами. Вроде бы получилось и на этот раз. Сыграл раз-другой, перешел октавой повыше и тут услышал, что комиссар тихо подпевает: лицо довольное, даже счастливое.
— Стоп! Фокстрот давай!
Тут уж я не выбирал — рванул «Катюшу» и повел ее во все нарастающем темпе: не было, наверное, более легкой и удобной для гармони танцевальной песни. Мы с комиссаром словно и забыли, что находимся в чужом доме, — глядим друг на друга, улыбаемся, я играю, а он поет, кое-где и я подхватываю. Только одно закончим, он кричит: «Давай танго!» — и снова идет в ход какая-нибудь популярная песня в танцевальном ритме.
Вдруг в самый разгар нашего веселья, когда мы чуть ли не во весь голос запели «Шли по степи полки со славой звонкой…», моя гармонь резко смолкла, и я с удивлением ощутил, что хозяин сдавил ее и тянет к себе.