— Значит, вы знали заранее?
— Да, мы сразу же заняли оборону.
— Кто сообщил это?
— Он не знает. Такому большому отряду трудно выйти на берег незамеченным.
— Скажите, кто–либо из партизан попал к вам в плен в ту ночь?
— Нет, пленных не было. Вернее, был один раненый, но он сам погубил себя.
— Как, каким образом?
— Его взяли на берегу. Он был живой, но без сознания. Погрузили на санитарные нарты, потянули к дороге. Хорошо не обыскали, взяли лишь пистолет. Он очнулся и подорвал себя гранатой. Двое солдат, тянувших его, получили ранения… Как видно, он не был похож на этого смиренного ангела!
Финн кивнул на картину и с улыбкой ждал, как я прореагирую, когда Олег переведет мне его шутку. Мне было не до шуток, но я вежливо улыбнулся.
— Какой он из себя? Командир или рядовой?
— К сожалению, этого он не знает. Сам он не видел партизана. Ему рассказывали.
— Где его подобрали?
— Этого он тоже не знает. Где–то на берегу.
— Он отстреливался, когда ваши подходили к нему?
— Навряд ли, коль был в беспамятстве.
— А пулемета рядом с ним не было?
— Это, простите, трудно вспомнить. Столько лет прошло.
— Но пистолет, вы сказали, у него был?
— Да, пистолет был. Он достался начальнику гарнизона, и тот долго носил его на поясе.
Для меня и это значило многое. Ясно, что в руках финнов оказался не рядовой партизан — рядовым пистолета не полагалось. Даже лично добытое в бою оружие засчитывалось в общие трофеи и подлежало сдаче… Хотя нет, не совсем так! Пулеметчикам и медперсоналу разрешалось иметь личное оружие для самообороны. Но им, как правило, выдавались наганы…
— Ваши офицеры тоже любили щеголять трофейным оружием?
— О, еще как! Это считалось признаком доблести!
— А тот пистолет? Какого он был образца?
Этот вопрос не имел никакого смысла. Финн долго не мог понять, чего я хочу, потом улыбнулся и сожалеюще развел руками. Я и сам точно не помнил, какой пистолет был у Кочерыгина. К тому времени кроме «ТТ» и редких трофейных пистолетов у нас появилось немало американских кольтов. А главное — если бы я и знал, и если бы в свою очередь мой собеседник помнил систему пистолета, и если бы его сведения не совпали с моими, то все равно ничто уже не поколебало бы во мне уверенности, что там был именно он — Леша Кочерыгин. Хватит мне жить с легендой, в которую я и верил, и не верил все эти тридцать лет! Мне хотелось верить, но до конца поверить я так и не смог, ибо родилась легенда как–то прямо на глазах и была уж очень похожа на многие, постоянно возникавшие в партизанской жизни. Ведь за месяц до Кочерыгина почти в сходной ситуации погиб Андрей Полевик, он остался раненным прикрывать отход своей группы, потом взорвал себя гранатой. В последнюю минуту никого рядом с ним не было, но о его гибели в отрядах рассказывалось так, словно кто–то это видел.