. Так что фактическая монополизация «Единой Россией» идейно-политического спектра и перевод идейной полемики с внешнего — межпартийного — периметра на внутренний дали нам возможность заняться политическим просвещением российских граждан, о котором веховцы мечтали еще сто лет назад, после революции 1905 года, но которое так и не было закончено, прерываясь то революциями, то войнами, то тоталитарными чистками.
Впрочем, добившись желаемого, то есть став общенациональной партией, «Единая Россия» не смогла избежать внутренних проблем. На фоне разговоров о необходимости создания более определенных с точки зрения идеологии пропрезидентских партий, правой и левой, неоднократно заходила речь о том, чтобы «разделить» «Единую Россию». «Эти идеи, — пишет В. В. Иванов, — опирались на ту очевидную данность, что в процессе своего интенсивного[139] развития в 2002–2003 годы партия вобрала в себя огромное количество людей с самыми разными политическими взглядами. Единственное, что их могло объединять и объединяло, это идея поддержки президента и его курса, то есть лоялизм[140]… Никакой другой объединяющей идеи, а тем более идеологии не было. Попытки сформулировать ее, предпринимавшиеся в программе “Единства” (2000), манифесте “Единой России” (2002), съездовских докладах Грызлова, основанные на довольно грамотных манипуляциях с понятиями консерватизма и центризма, по большому счету ничем не кончились. Никто особо не проникся»[141]. За исключением избирателей, добавлю от себя.
И здесь отсутствие осознанной, вербализированной идеологии сыграло с «Единой Россией» злую шутку. В. Ю. Сурков наверняка видел опасность последующего развития событий и именно поэтому требовал от партии разработки внятной идеологии, явленной самой партии и избирателю на вербальном, а не только на образном уровне. Вместо того чтобы начать, то есть стать инициатором общественной дискуссии по идеологическим вопросам, партия ограничилась манифестом, который, как я показал, был скорее сверхидеологическим документом и разрабатывал основы общенациональной идеологии (точнее — общенационального консенсуса по идеологическим, ценностным вопросам). Манифест должен был стать началом идеологической работы партии и стартовой площадкой для общественной дискуссии. Поскольку партия удовлетворилась той предельно широкой рамкой, которая была задана самим манифестом, и вместо идеологического самоопределения и работы на внешнем периметре с упоением занялась партстроительством и наращиванием влияния, дискуссия замкнулась на внутреннем периметре и разразилась в самой партии, грозя ей тяжелыми последствиями.