. Сурков писал о том, что России в этом ключе предстоит «испытать на себе и обратить в свою пользу мощь глобализации»
[171]. Именно поэтому одной из самых ярких манифестаций концепции суверенной демократии я считаю Мюнхенскую речь Путина. А демонстрацией концепции в действии — «принуждение к миру» Грузии в августе 2008 года. Таким образом, суверенная демократия — это на первый взгляд опять-таки противоречивое сочетание твердости (вовне) и мягкости (внутри страны)
[172], непримиримости и готовности к согласию.
Здесь концепция «суверенной демократии» совсем не странным образом, как я уже неоднократно показывал до этого, пересекается с теми разработками русских политических мыслителей, которые думали о будущем России в революционные и пореволюционные годы. Я уже приводил лозунг Петра Струве для будущей (нашей!) России: «Новая жизнь и старая мощь!» Однако за этим лозунгом, если рассматривать его в рамках концепции «суверенной демократии», стоят другие, более глубокие основания, которые, как мне кажется, могут существенно дополнить наше понимание указанной концепции и самого замысла Суркова как интерпретатора политического курса и политической философии Путина.
В программных статьях, посвященных разработке концепции «Великой России» (1908), П. Струве, который в свою очередь был интерпретатором политического курса и политической философии П. Столыпина[173], вплотную подошел к принципиально новому пониманию темы «Государство». Причем это понимание стало возможным, как признавал сам Струве, именно на фоне русской революции. И это важно само по себе, в том числе и сегодня, так как «для Петра Бернгардовича “государство” есть антитеза “революции”». В известном смысле «Государство и революция» Струве (неважно, что он так и не закончил книгу с таким названием, — по существу большинство его работ об этом) подобны «Войне и миру» Толстого. «Война» для Льва Николаевича — это отрицание «мира» и «мiра». В то же время она связана с ними неразрывно (по негативу). У Струве социальное состояние «государство» прямо противоположно социальному состоянию «революция». Напомню: «Государство есть “организм”, который во имя культуры подчиняет народную жизнь началу дисциплины». И еще: «Дух государственной дисциплины был чужд русской революции». Иными словами, государство является не просто состоянием прямо противоположным революции, но и путем, средством, способом ее обуздания и подчинения культуре и дисциплине»[174].
Но самое интересное в работах Струве из цикла «Великая Россия» — это понимание собственно государства. Меня здесь интересует всего пара моментов, которые помогут, как мне кажется, в понимании концепции «суверенной демократии». Среди тех идей, которые вызвали полное недоумение у научной общественности того времени, была идея о том, что государство покоится на двух китах — «империализме» и «либерализме». В статье «Отрывки о государстве» Струве пишет: «То, что в новейшее время называют империализмом, есть более или менее ясное постижение того, что государство желает быть и — поскольку государство ценно для личности — должно быть могущественно (речь идет именно о внешнем могуществе. —